Выстрел! – призрак корчится объятой огнем фотопленкой и стремительно сгорает серебристым пламенем. Спиной в бойлерную – и заряд картечи сшибает с потолка непонятную тварь, затаившуюся среди труб. Гильза, подскакивая, еще катится по бетонному полу, а сзади уже доносится чей-то плач и холодит затылок мертвое дыхание.

Крутнулся на месте, пальнул в упор. Смазанная детская фигура исчезла в сполохе искр; я прижался спиной к ржавым прутьям одной из расставленных вдоль стен железных клеток и, пользуясь кратким мигом передышки, дозарядил дробовик.

Серебро и огонь. Огонь и серебро.

Бойтесь, суки!

Но тени не боялись. Гул все нарастал и нарастал, шарканье бесчисленных подошв сливалось в монотонный шорох, а трубы изгибались, силясь вырвать из стен проржавевшие крепления. Призраки слились в единую угольно-черную сущность, и та заполонила собой весь подвал.

Выстрел! Выстрел! Выстрел!

Дробовик три раза харкнул огнем, но тьма лишь слегка задрожала, принимая в себя серебряную картечь. А в следующий миг затрещал бетон, будто обратно из преисподней в мир живых рвались захороненные под полом мертвецы.

Этого еще не хватало! Ну что за мода такая – старые кладбища застраивать?!

Я судорожно выхватил из кармана пластиковую бутыль, скрутил крышку и выплеснул святую воду прямиком в подступавшую тьму.

Ух как взвыло! Будто не водичкой, а напалмом брызнул!

Сотканная из теней тварь в один миг рассыпалась на отдельные лоскуты; проклятые души тотчас метнулись прочь, и я вновь открыл огонь. Шагал по коридору, дозаряжал ружье, ловил веселым зеленым огонечком лазера плоские, словно вырезанные из самого пространства силуэты и жал спусковой крючок.

Бах! Бах! Бах! – как на тренировке мишени дырявил.

Бах!

А потом тени бесследно развеялись, и вместе с тенями сгинула эйфория.

Мать, мать, вашу ж мать!

Вернувшись в бойлерную, я поднял с пола полупустую бутылочку и опрыскал помещение остатками святой воды. Не скупясь, обработал стены, трубы, ржавые прутья клеток и перепачканные бурыми разводами засохшей крови кандалы в них. И там, куда падали брызги, бетон и железо словно утрачивали часть своей материальности. Все начинало казаться ненастоящим, простым мороком, и не более того.

Пройдясь со второй бутылкой по остальному подвалу, я повел ружьем, и яркий луч подствольного фонаря вырвал из мрака витавшие в воздухе клубы пороховой гари. Оставленные картечинами дыры показались в его свете несоразмерно крупными, как если бы серебро попадало не в бетон, а в куда более податливую живую плоть; сам же коридор словно оплывал и изгибался, уподобляясь неровной кроличьей норе. Возвращаться по нему к выходу категорически не хотелось, и я взбежал по осклизлым ступеням второй лестницы, обнаружившейся неподалеку.

Толкнул незапертую дверь и замер на пороге, обнаружив, что на улице царит самая настоящая зима. Кругом белели сугробы и раскачивались на ветру ветви деревьев; над залитым катком помаргивали фонари и откуда-то из другого мира доносились веселые крики и щелчки посылаемых в борта шайб.

Ага, вон и знакомые гаражи…

Радуясь тому, что кедам предпочел нормальные ботинки, я спрыгнул на расчищенную от снега дорожку, обернулся и увидел лишь глухую стену дома. Никакой двери, никакого подъезда.

Однако…

Зимний морозец как-то совсем уж неласково куснул щеки и уши, и я поспешил к катку. Хотел было с разбегу перекатиться по льду на другую сторону, но вовремя остановился. Вместо этого щелкнул кнопкой предохранителя и в обход хоккейной коробки побежал к знакомым гаражам – тем самым, крыши которых созерцал из окна служебной квартиры.

Чутье не подвело: сверток и в самом деле соприкасался там с реальным миром. Пространство меж двух расписанных матерными словами стен истончалось, дрожало и размывалось, а стоило протиснуться в эту узкую щель, как острой болью загорелось правое предплечье, чутко реагировавшее на колебания магических полей.

Ерунда! Шаг, другой, и вот уже я вывалился в глухой закуток, образованный двумя рядами гаражей, и зима осталась где-то позади, уступив место прохладе летней ночи.

На мое счастье поблизости никого не оказалось, и никем не замеченный я вернулся в квартиру. Запер за собой дверь, кинул дробовик на диван и доверху, буквально с горкой, наполнил бокал коньяком. В несколько долгих глотков влил в себя обжегший мягким пламенем алкоголя напиток, и сразу – отпустило.

Руки перестали трястись, сердце – пропускать удары, а на спине выступила испарина. Отпустило – да…

Стянув штормовку, я протопал в комнату и без сил повалился на диван. Закрыл глаза и моментально забылся безмятежным сном праведника.

Только и успел подумать: «блин, так и спиться недолго»…

Стужа. Снег. Страх.

Рубаха на голое тело нисколько не спасает от холода, и лишь благодаря выпитому натощак мерзавчику водки после часового нахождения в сугробе еще удается шевелить руками и ногами.

Водка – это хорошо.

Именно вызванная алкоголем апатия позволяет отрешиться от происходящего и наблюдать за собой будто со стороны. Снег – ерунда. Стужа – неважно. И даже выматывающий страх пасует перед опьянением.

Но все же секундная стрелка ползет по циферблату слишком медленно.

Ну же, чуть быстрее!

Ослепительный луч прожектора вспарывает ночной сумрак совсем рядом, на миг замирает у соседнего сугроба, а потом ярко-белым пятном уносится прочь.

Но уносится лишь для того, чтобы тут же вернуться…

Нет!

Я подорвался с дивана, вспомнил, где нахожусь, и с облегчением вытер покрывшееся испариной лицо.

Это всего лишь сон. Просто дурной сон, и ничего более.

Сходив умыться, я вернулся в комнату и задумался, чем заняться, пока не прикатил Виталий.

Вроде не вопрос – нормальный человек с утра обычно принимает душ, чистит зубы и завтракает. Наверное, еще и сигаретку-другую выкуривает, если табаком злоупотребляет.

Хорошо быть нормальным человеком.

И, тяжело вздохнув, я достал убранный под диван дробовик. Притащил ветошь, масленку и набор для чистки, опустошил магазин и сноровисто снял ствол. Оно, конечно, необязательно этим прямо сейчас заниматься, да только не дело ружье нечищеным оставлять. Да и руки дрожать перестанут – задрал уже утренний тремор…

Приведя оружие в порядок, я выкинул в мусорное ведро грязную ветошь и закрепил ствол. Установил обратно фонарь и ЛЦУ, убрал дробовик в сейф и занялся патронами.

А потом решил наперекор всему доказать собственную нормальность и отправился в ванную. Постоял под контрастным душем, почистил зубы, сходил за электробритвой, а когда избавился от колючей щетины, сообразил, что оставил одеколон в Сочи.