Молодость. Ну хотя бы тогда они любили друг друга? Она – да, разумеется. А он? Кажется, да… Любил. Если не убедить себя в этом, тогда вообще край. Тогда получается, что все зря, все напрасно. Вся ее жизнь, вся их бедность, тяготы быта в отцовской мастерской. Но ведь тогда Анна точно была счастлива! Оглушительно счастлива, она это помнит.

Потом профессиональный взлет Игоря – яркий, внезапный, почти неожиданный. И она снова счастлива – у него получилось! Вот именно тогда она закрыла тему со своей работой – да, именно тогда, когда решила стать просто женой, поддержкой, пристанью, плечом, костылем.

Ее жертву Игорь принял спокойно, как само собой разумеющееся. Двум талантам ужиться трудно, невозможно. Он предложил выбор, и Анна выбрала – спокойно, без слез и истерик. Так, значит так. Пожалуйста! Буду верно служить. А что тут плохого?

Игорь ни разу не спросил, как она. Он вообще никогда ни о чем не спрашивал – разговоров по душам у них не было. Жили как чужие люди, как соседи, выходит, так.

Она сразу и навсегда решила на него не обижаться, а гордиться им. Вот смешно: ни разу – ни разу, за исключением того, последнего, срыва, – она не высказала мужу свои обиды или претензии. Золотая жена, а? Нет, конечно, бывает, обижалась, а как же. Когда он не брал ее в командировки, например, когда уезжал в отпуск один. Да конечно же, не один – это она, дура, слепо верила в эти примитивные сказочки. А все вокруг, наверное, смеялись над ней. Идиотка, господи… Какая же она идиотка!

Игорь вел себя так, что «делать вид было глупо» – все было так очевидно! Всем, только не ей. Потому что ей не хотелось это видеть. Знать. Признавать. Ей было удобно жить в своем коконе, в своем теплом болоте, в своей уютной и мягкой люльке.

Она выбрала комфорт. Комфорт, а не жизнь. Карина права.

Ей всегда, всегда было трудно, почти невозможно сделать выбор. Даже в ерунде, в пустяках – Каринка смеялась над ней, «продуктом советской эпохи»:

– Капитализм не для тебя. Ты теряешься в магазине, в любом отделе, где есть выбор – колбаса, туфли, платье, духи. Тебе хорошо было тогда, в Союзе, когда не надо было ничего выбирать – бери что дают и будь счастлива.

Анна и вправду никогда не могла выбрать – туфли, сумочку, цвет кофты, сорт ветчины или сыра. Всегда терялась, раздумывала, сомневалась, прикидывала, сравнивала. А что говорить про другое? Она никогда не могла решиться сразу – ни на что: выбор института, поездка в отпуск, билеты в театр.

И вот теперь она тряпка, безвольная старая кукла со спутанными волосами и сломанными руками, с испуганными глазами и глупейшим выражением лица. Всеми забытая и выброшенная на помойку.

Анна бродила по квартире, которую так когда-то любила, в которую вложила все сердце и душу. Огромная квартира, сто десять метров. Гулко раздавались шаги. Зачем она ей? Зачем ей все это, если нет ничего?

Она плакала, громко сморкалась, вставала то под горячий душ, почти под кипяток, потом под ледяной, обжигающий, от которого начинало болеть сердце. Без конца пила чай, грызла старые сушки, и мак сыпался на ее несвежую майку и на дорогой персидский ковер.

Она не причесывалась, не мазала лицо кремом – ей было на все наплевать.

Каринка улетела черт-те куда, на Аляску, в Палмеру, на какую-то серьезную конференцию по проблемам гигантских овощных культур. Анна помнила, что подруга рассказывала ей про капусту весом в сто килограммов. Дело там, кажется, в солнце.

Конечно, подруга часто звонила! Но время не совпадало, и Анино равнодушие и нежелание разговаривать Карина принимала за сонное состояние.

Саша с невестой улетели на Бали – путевки были оплачены сто лет назад, и вообще, девушка бы не поняла, если бы он отказался ехать: ради маминой подруги? Ха-ха. Он тоже звонил, слава богу, редко – ему не до нее, и хорошо, все правильно.

Каринка появилась, как всегда, внезапно. Ввалилась в квартиру поздно вечером, в полдвенадцатого и без звонка:

– Ку-ку! Я туточки! Что, не ждали?

Анна не ждала ее, правда. Страшно смутилась своего непотребного вида. Но умница подруга сделала вид, что не заметила, что все в порядке вещей – подумаешь, грязная майка!

И рано утром, когда Анна еще спала, уже вовсю гудел пылесос и раздавался роскошный запах трав и кореньев – одновременно Каринка что-то готовила.

– Многорукий Шива! – объявила она, увидев на пороге кухни заспанную и растерянную Анну. – К вам явился многорукий Шива или Гай Юлий Цезарь. Он, кажется, тоже мог сто пятьдесят дел провернуть разом. – Карина устало опустилась на стул.

Она заставила Анну привести себя в порядок, поесть и даже вытащила на улицу.

– Хватит умирать, Анька! Смысла в этом, поверь, никакого… – вздохнула она – ничего не вернешь, надо жить.

– Зачем? – коротко спросила Аня.

Каринка пожала плечами:

– Чтобы жить, Аня. Все просто. От жизни добровольно не отказываются. Если в полном здравии, конечно, – быстро и испуганно добавила она, – это же не наш случай, правильно?

Теперь пожала плечами Анна:

– Наверное.

На улице было хорошо. Падал мелкий, мягкий снег, покрывая деревья, козырьки и крыши, воротники и шапки. От снега было светло.

– Какие светлые сумерки! – удивилась Аня. – Хорошо!

Каринка кивнула:

– Жизнь.

Вечером Аня тихо спросила:

– Ты знала?

– Про нее? – уточнила подруга. – Нет, откуда? Узнала только перед похоронами, когда хлопотали. Ты… не можешь его простить?

– Не его. Себя. За что его прощать? Все правильно, логично и закономерно. Я, скажу тебе, почти не удивилась. Надо же быть такой дурой! Ничего не хотела видеть, ничего. Наверное, надо мной смеялись. Он – в первую очередь. И она заодно. Но он был гений, Карка! В своем деле – гений.

– Сволочь он был в первую очередь! – отрубила Каринка. – Распорядился твоей жизнью и уничтожил тебя.

Анна покачала головой.

– Нет, он ни при чем. Это я распорядилась. Сама.

Замолчали. Первой неуверенно начала Каринка:

– Ну, знаешь… Еще далеко до конца. Не все, конечно, впереди – что уж тут говорить! Но кое-что есть.

– И что ты по поводу нее думаешь? – осторожно спросила Аня. – И что знаешь?

– Что знаю? – переспросила Каринка. – Приезжая. Тридцать пять лет. Зовут Светлана. Живут на съемной квартире в Кузьминках. Мальчик в четвертом классе, девочка с няней. В сад нельзя, она аллергик. Ну вот и все. Что я могу про нее знать?

– Аллергик, – задумчиво повторила Анна. – Как Березкин.

Каринка от волнения кашлянула и испуганно посмотрела на Аню и быстро, словно решившись, сказала:

– Она хотела с тобой поговорить, эта…

– О чем? – искренне удивилась Анна и усмехнулась: – О чем нам с ней говорить?