Голова, к счастью, вовсе не болела. Он даже помотал ею, напоминая себе: слона надо есть по частям. В смысле: умыться, привести себя в порядок и тогда уже смотреть на окружающую действительность. Но сперва – позвонить в больницу.

После сообщения «состояние тяжелое, но стабильное» даже собственная мятая физиономия стала казаться не такой уж и отвратительной. А после короткого контрастного душа (Александр шипел и шепотом матерился, но терпел) и вовсе вполне человеческой. Волосы он пригладил пятерней – не в театр, сойдет. Кофе едва не убежал, Александр в последний момент сдернул с огня турку с уже поднимающейся шапкой, и этот крошечный подвиг вдруг примирил его и с собой, и с действительностью, и даже с сумасшедшей Кариной. Он торопливо, боясь передумать, набрал сообщение диспетчеру, посчитав, что один «безработный» день вряд ли отправит его в бездны банкротства и даже репутацию («Саша такой обязательный, такой аккуратный») не испортит. И даже с голоду он (в буквальном смысле) не умрет: в морозилке нашлась пачка пельменей (о холостяцкий спасательный круг!), пергаментный сверток с полудюжиной котлет (можно с вянущей в овощном ящике картошкой пожарить, но потом), в холодильнике полбуханки хлеба, окаменевшая (привет археологическим дачным пряникам!) сырная горбушка и несколько консервных банок.

Три бутерброда со шпротами превратили жизнь из сносной в великолепную. Кофе Александр унес в комнату, где дожидалась несколько помятая, но все столь же притягательная тетрадка.

Серая тетрадь

…Статья, которую я задумывал как фельетон, получилась глубже и интереснее. Не пасквиль, не жалобное письмо в редакцию с просьбой разобраться, а вполне серьезный материал, хотя и хлесткий, но не ограничивающийся частным случаем. Я постарался как можно яснее выразить основную мысль: Родионов – лишь пример карьериста, который лезет вверх, шагая по головам и не гнушаясь никакими методами, но ведь не исключено, что есть и другие?

Перечитал текст несколько раз, поправил, добиваясь максимальной точности, перепечатал на машинке и отвез в знакомое здание, к Федотычу, заместителю главреда, с которым познакомился во времена «Алого паруса». Он курировал еще и рубрику «Проблемы и полемика», самую подходящую для того, что я написал.

– Растешь над собой? – засмеялся он своим странным, глухим, как из-под стола, смехом. – Зря ты все-таки на журфак не пошел, я бы тебе и характеристику написал. Ну, может, еще и передумаешь. Поинженеришь, жизненного опыта наберешься, для журналиста ведь главное не диплом, а опыт… А, сам знаешь. Давай материал, погляжу. Не прямо сейчас, ладно? Планерка у меня.

Понимал ли я, что рискую? Да, вполне. Но, шагая по улицам, думал не столько об опасности затеянной мной войны, но о ее необходимости. Больше всего меня беспокоило, удалось ли доходчиво изложить свою позицию. Ведь не в Родионове же дело. Сами по себе подлости ради достижения власти – это еще полбеды. Но, дорвавшись, такие родионовы тут же принимаются доказывать собственную значимость, по натуре-то они ничтожны, вот и требуется им самоутверждение. И на дело, которое окажется у них в руках, им наплевать, им нужно только подниматься повыше. И это страшно.

Тосе я о своей атаке не рассказал. То ли сглазить боялся, то ли просто случая не выпало, виделись мы с ней тогда редко, урывками, словно прятались от кого-то.

Через неделю позвонил один из выпускающих редакторов и сообщил, что материал одобрен, пойдет на днях в той самой рубрике, только заголовок пришлось поменять. Я и сам понимал, что «Комсомольский барин» выглядит не очень. Комсомол-то ни при чем ведь!

– Боря, нам нужно поговорить, – хмуро сказал отец тем же вечером. – Пойдем пройдемся.

Лицо у него было напряженное и усталое. Он действительно дневал и ночевал на производстве, даже по выходным нередко туда же срывался, задушевных разговоров мы не вели уже очень давно, так что неожиданное приглашение меня почти испугало. Что случилось? У папы неприятности?

До парка от нашего дома было рукой подать. Но сейчас и летнюю эстраду, где когда-то играл оркестр, и розарий, где мы с Тосей впервые поцеловались, застилала снежная пелена. Даже на катке было почти пусто, всех разогнал пронизывающий морозный ветер. Но отца погода не беспокоила.

– Мне позвонил один старый товарищ… – начал он как-то неуверенно, делая паузы чуть не перед каждым словом. – Это касается некоего Родионова. Ты ведь о нем в «Комсомолку» написал?

Я кивнул.

– Не стоило этого делать.

– Но он подлец!

– Возможно. Но у него дядя… в общем, его должность позволяет помогать племяннику в карьере.

– Но ведь только что разоблачали кумовство и, как его, непотизм! Это не по-советски! Да ладно бы… Но Родионов – реальный подонок, пакостит всем подряд, лишь бы ему было хорошо, а на дело ему наплевать!

– Ты очень многого не понимаешь, – отец печально покачал головой.

– Но сейчас ведь не культ личности! Мы избавляемся… – от волнения я заговорил штампами.

– Ты идеалист, Боренька, – отец поежился, и мне показалось, что порывистый ветер тут ни при чем. – Культ личности… ладно, подрастешь – поймешь. Главное, что сейчас ничуть не лучше, а то и похуже. Ты ведь маленький был, а я все помню. И могу сравнивать. Люди, Борька, не меняются. Те, кто когда-то писал доносы, никуда ведь не делись. Сейчас они те же, что десять, пятнадцать, двадцать лет назад. А то и похуже. Страх-то они потеряли. Вот и полезло всякое. В том числе и на верхах. Тебе, да и мне тоже, повезло, что предупредили.

– Но как же… Ведь статья…

– Ты правда верил, что она выйдет? Кстати, Федотычу твоему уже выговор объявили. За небрежность в подготовке материалов.

Из-за меня. Из-за моей якобы войны за справедливость, а на самом деле тупой жажды мести. И плохо будет, наверное, не только Федотычу. И отцу, и маме. И… Тосе?

– Что же делать?

– Уехать тебе надо. Даже в тридцать седьмом так некоторым удавалось спастись, а уж сейчас-то и подавно. Особенно если ты двинешься на большую стройку. Оставишь заявление для института, я скажу, что написать, чтоб тебя не за прогулы отчислили, а… Неважно. Допустим, ты решил, что теоретических знаний тебе мало, хочешь на собственной шкуре почувствовать рабочую робу.

– Но мы на заводе…

– Это ваше шефство, что ли? Вот там-то ты и понял, что начинать надо с самого низа. Иначе какой из тебя инженер?

А ведь примерно о таком я после заводской практики и думал.

– Поработаешь, потом вернешься. И утихнет все, и рабочий стаж – это