— О, Швейцария — красивая страна, — оживилась мама. — Верно, я там никогда не была, но по слухам…

— Он ведь не может быть очень старым, ваш отец. — Раскатистый голос коменданта перекрыл все прочие реплики. — Ведь вам всего… сколько? Семнадцать? Восемнадцать лет?

— Мне только что исполнилось девятнадцать, господин комендант.

— Значит, вашему отцу немного за сорок, надо полагать?

Лейтенант Котлер не отвечал, продолжая усердно жевать. Правда, судя по его виду, удовольствия от еды больше не получал.

— Странно, что он предпочел покинуть свою Родину, — заметил отец.

— Мы с отцом никогда не были близки, — выпалил Котлер, оглядывая присутствующих, словно обязан был оправдаться перед всеми, кто сидел за столом. — На самом деле мы не общались долгие годы.

— А могу ли я узнать, — продолжал комендант, — по какой причине он покинул Германию в эпоху ее величайшей славы и судьбоносных испытаний, когда долг каждого из нас сделать все, что в наших силах, дабы поспособствовать нашему национальному возрождению? У него туберкулез?

Лейтенант Котлер в замешательстве уставился на коменданта:

— Простите?

— Он уехал в Швейцарию на лечение? — пояснил комендант. — Либо у него была иная, особая причина, чтобы покинуть Германию? В тридцать восьмом году, — добавил он после паузы.

— Боюсь, я не знаю, господин комендант, — промямлил Котлер. — Об этом надо спросить у него самого.

— Пожалуй, это будет трудновато сделать, не находите? Ведь он так далеко от нас. Но возможно, я прав. Он всего лишь болен. — Поколебавшись, комендант снова взялся за вилку и нож. — Либо он из недовольных.

— Недовольных, господин комендант?

— Политикой правительства. Время от времени до нас доходят слухи о подобных людях. Забавные ребята, сдается мне. С расшатанными нервами — некоторые из них. Другие — предатели. Попадаются и просто трусы. Разумеется, вы доложили начальству о взглядах вашего отца, лейтенант Котлер?

Молодой лейтенант сглотнул, хотя во рту у него уже было пусто.

— Но хватит об этом, — тоном радушного хозяина объявил отец. — Наверное, эта не самая подходящая тема для застольной беседы. Мы можем обсудить этот вопрос позже и более детально.

— Господин комендант, — Котлер, явно обеспокоенный, подался вперед, — уверяю вас…

— Это не самая подходящая тема для застольной беседы, — резко оборвал его комендант, и лейтенант мгновенно смолк.

Бруно переводил глаза с одного на другого. Атмосфера за столом и радовала, и пугала его.

— Как бы я хотела поехать в Швейцарию! — прервала Гретель затянувшееся молчание.

— Ешь, Гретель, не отвлекайся, — посоветовала мама.

— Уже и сказать ничего нельзя!

— Не отвлекайся, — повторила мама. Она хотела еще что-то добавить, но помешал отец, обратившийся к Павлу.

— Что с тобой сегодня? — спросил он, когда Павел откупоривал очередную бутылку. — Я уже в четвертый раз прошу долить мне вина.

Бруно следил за стариком, надеясь, что тот, несмотря ни на что, здоров. Впрочем, пробку Павел выдернул без помех. Но потом, когда, наполнив бокал отца, повернулся с лейтенанту Котлеру, бутылка каким-то образом выскользнула у него из рук и разбилась вдребезги, а ее содержимое — буль-буль-буль — вылилось прямиком на брюки молодого человека.

То, что случилось затем, было разом неожиданно и ужасно. Лейтенант Котлер страшно рассердился на Павла, и никто — ни Бруно, ни Гретель, ни мама, ни даже отец — не остановил его от следующего шага, хотя всем было невыносимо смотреть на то, что он делает, хотя Бруно расплакался, а Гретель побледнела.

Позже, улегшись в постель, Бруно размышлял о том, что случилось за ужином.

Он вспоминал, как добр был к нему Павел, как нес его на руках, как остановил кровотечение и как осторожно мазал его колено зеленкой. Бруно, конечно, знал, что у него очень добрый и заботливый папа, но ему представлялось несправедливым и неправильным, что никто не запретил лейтенанту Котлеру расправиться с Павлом, и если такое происходит во всей Аж-Выси, то лучше ему, Бруно, больше не выказывать недовольства чем бы то ни было. На самом деле самое разумное в его положении — помалкивать и никогда не выходить из берегов. Кое-кому это может не понравиться.

Его прежняя жизнь в Берлине казалась теперь далеким прошлым. Он с трудом мог припомнить, как выглядят Карл, Даниэль или Мартин, помнил лишь, что один из них — огненно-рыжий.

Бруно продолжал совершать прогулки вдоль ограды. Из дома он выходил всегда в один и тот же час, когда герр Лицт, покончив с уроками, отправлялся восвояси, а мама ложилась отдохнуть после обеда. В конце долгого маршрута Бруно почти каждый день поджидал Шмуэль, он сидел скрестив ноги и пялясь на пыльную землю.

Однажды Шмуэль явился с синяком под глазом, и, когда Бруно поинтересовался, в чем дело, его новый друг лишь мотнул головой: мол, не хочу об этом говорить. Бруно рассудил, что хулиганы есть повсюду, а не только в берлинских школах, вот кто-то из них и ударил Шмуэля. Бруно жаждал помочь другу, но не мог придумать как, а кроме того, он догадывался, что Шмуэлю легче делать вид, будто ничего не произошло.

Бруно постоянно спрашивал Шмуэля, можно ли ему проползти под проволокой, чтобы они поиграли вместе по ту сторону ограды, но каждый раз Шмуэль отвечал: «Нет, не стоит».

— Не понимаю, что тебе так приспичило перебраться сюда, — добавлял Шмуэль. — Тут не очень-то приятно.

— Пожил бы в моем доме, — отвечал Бруно. — Во-первых, в нем не пять этажей, а всего три. И как можно жить в таком маленьком помещении?

Рассказ Шмуэля про одиннадцать человек в одной комнате, включая большого мальчика Лукаша, который бил Шмуэля, даже когда тот ничего плохого не делал, Бруно забыл.

Однажды Бруно спросил друга, почему он и все остальные люди за оградой носят одинаковые полосатые пижамы и матерчатые шапочки.

— Их нам выдали, когда мы приехали сюда, — ответил Шмуэль. — А нашу одежду забрали.

— Но разве тебе не хочется иногда, проснувшись утром, надеть что-нибудь другое? У тебя в шкафу наверняка есть какая-нибудь одежда.

Шмуэль заморгал, хотел что-то сказать, но передумал.

— Мне вообще не нравятся полоски, — заметил Бруно, хотя это было и не совсем правдой. В действительности ему нравились полоски, и ему до смерти надоело носить брюки, рубашки, галстуки и ботинки, которые ему жали, в то время как Шмуэль с друзьями-приятелями разгуливал в полосатой пижаме с утра до вечера.

Несколько дней спустя Бруно открыл глаза ранним утром и увидел, что за окном льет дождь. Такого давно не было. Дождь, скорее всего, начался ночью, и Бруно даже предположил, что его разбудил шум льющейся воды, но наверняка утверждать не осмеливался: когда уже не спишь, не так-то просто с точностью определить, что тебя разбудило. Он позавтракал — дождь лил и лил. Пока Бруно занимался с герром Лицтом, каких-либо изменений на улице не произошло. Бруно пообедал, потом снова засел за уроки — историю с географией — под надзором учителя, а когда занятия закончились, дождь не прекратился. Эта неприятность означала, что сегодня Бруно не выйдет из дома, чтобы встретиться со Шмуэлем.