– Есть что нового? – Бронислав по выражению лица Данилы понял, что тому есть что сообщить.

– Я знаю, кто стучит, – прошептал Данила.

– Кто?

– Пудовкин.

– Вы опять за старое? – встрял Капитонов.

– Теперь это уже точно.

Данила рассказал, что ему удалось подслушать.

– Вот сука, – уже сказал сам Никанор, – втесался в доверие, змеюка.

– Бляху ему в ряху, плешивая козлина, чтоб он загнулся и не выгнулся, згрёбыш хренов, – выругался Бронислав. – И что погано, у нас нет времени приговор привести в исполнение. Уходим завтра же, во время юбилея рыжего. У тебя, Никанор, все готово?

– У меня все готово было уже после генеральной уборки территории.

– Было бы неплохо охране во время пирушки в какой-нибудь кастрюльке подкинуть адскую машину, – предложил Кривошапкин. – Например, Валерьянович проинспектировал бы вместе с нами кухню… Тогда некому было бы за нами броситься вдогонку.

– Нет, – категорически сказал Шпильковский, – на праздновании дня рождения будут еще люди, ты же сам сказал – девушки.

– Да, Альберт Валерьянович прав, не надо вызывать ненависти к нам местного населения. А вот сочувствие островитян всегда может пригодиться, – согласился с военфельдшером Бронислав, – делаем все по предварительному плану.

– Эх, еще бы комиссара наказать, – протянул Данила, – он там, скорее всего, на всех нас досье собирает. Та еще сволочь.

– Комиссара я беру на себя, – хмуро ответил Капитонов, – не выношу политруков. По вашим описаниям, уж очень он похож на одну такую гниду, который накляузничал на моего друга. Его воронье из НКВД забрало. И где он сейчас – ни слуху ни духу.

– Завтра, как только стемнеет, всем быть готовыми, – сказал Бронислав, – и днем вести себя тише воды ниже травы, с Кондратием не огрызаться, на разборки со старостой не нарываться.

День выдался погожим, стояла оттепель.

Комендант с самого утра перед строем личного состава службы охраны поздравил Йоханнеса с пятидесятилетием, вручил пачку финских марок – премию, а также ценный приз – золотой портсигар с выгравированной на нем благодарностью «за безупречную службу».

Комендант с искренней симпатией пожал руку своему заместителю. Йоханнес, как могло показаться со стороны, был невероятно рад и счастлив. Хотя в глубине души он затаил обиду, ведь высокое начальство так и не присвоило ему очередного звания – майора, на которое он очень рассчитывал. И хоть комендант уверял его, что все документы он давно отправил в Хельсинки, Йоханнес подозревал, что Леннарт Хольмквист специально затянул с отправкой пакета. Да и вообще, Йоханнес считал, что коменданту давно пора на покой. Ведь старик занимал этот пост почти сорок лет и уже отстал от жизни. Сейчас мир стал более жестоким. В любой момент может разразиться большая война, которая будет похожа на столкновение континентов. А этот либерал сам сохраняет для русских их вояк – будущих завоевателей, которые уже имеют боевой опыт, прикидывают, обсуждают, где были их ошибки и просчеты, и как на самом деле надо было воевать против Финляндии. И эти все люди имеют звания, все они командиры, которые, конечно же, будут стремиться продолжить свою карьеру. И если будет подписано мирное соглашение, они благополучно вернутся домой и опять встанут в ряды Красной Армии. Вот тогда, через пару лет, все может повториться уже с новой страшной силой. А старик ничего уже не смыслит, устроил здесь курорт. Санаторий для испуганных и недобитых – нервы им лечит. Эти свои мысли Йоханнес выложил в своем донесении в Хельсинки и очень надеялся, что там-то его поймут и из заместителя переквалифицируют в начальника лагеря. Тогда у него будут все возможности «поработать» с пленными – отбить у них всякую охоту в будущем браться за оружие. Чтобы они дрожали при одной только мысли, что могут снова попасть в плен, а там – в лагерь.

Сразу же после торжественного построения Леннарт Хольмквист выехал по делам в Мариехамн, и лагерь целиком оказался в руках Йоханнеса. В этот раз он «заказчиков» пленных на работы не принял, потому что возвращение военнопленных с работ растягивалось до самой ночи. И в связи с празднованием ни он, ни личный состав охраны не хотели отвлекаться всякий раз, когда очередной «хозяин» привозил своего работника. Вообще всех военнопленных закрыли в бараке. Разрешали передвигаться только тем, кто был занят на хозяйственных работах. Еще Йоханнес попросил старосту выделить несколько человек для подготовки каминного зала в замке. Нужно было его прибрать, расставить стулья, собрать стол, натопить помещение. А еще наколоть дров. Для такого события, юбилея, решили топить камин не углем, а дровами, которые заранее купили в поселке. Чтоб пахло приятно и потрескивало красиво.

– Есть добровольцы колоть дрова? – спросил Пудовкин на построении.

– Есть, – вызвался Капитонов, – хочу поразмяться.

Бронислав тоже хотел вырваться из запертого барака, но перехватил настороженный взгляд старосты и отказался от своего намерения. Если бы опять пошли на работу Вернидуб и Капитонов, это могло вызвать подозрение.

– Проверю готовность, – прошептал Никанор.

– Давай, только очень осторожно, – сказал ему в напутствие Бронислав.

Из барака не выпустили даже Альберта Валерьяновича, хотя он должен был проверить новую партию продуктов. Йоханнес уважал военфельдшера за его профессионализм, но имел основания не доверять ему. Он понимал, что это самый умный его враг, да еще и друг коменданта.

Военнопленные занялись своими обычными делами – травили байки, вспоминали родину. Рассказывали, как выпивали, в каких девушек влюблялись, кто-то вспоминал свою семью, детей. И конечно, затевали азартные игры возле «буржуйки».

– Эй, Данила, иди сыгранём, – прокричал Митроха, – а то у тебя зенки разные – одна черная, другая белая… Непорядок… Надо, чтобы одинаковые были.

– Пошел ты, – огрызнулся Кривошапкин.

– Тихо, – остудил его пыл Бронислав.

– Эй, капитан, может, выйдем на разы? – рявкнул из середины барака Кондратий.

– А какой мне резон с тобой идти на разы? Я тебе рожу начищу, ты Пудовкину поплачешься, и меня гальюн в замок отправят драить.

– Погоди, скоро в бараке гальюнщиком станешь, – заржал Митроха.

Тут Вернидуб соскочил с нар.

– Бронислав, держи себя в руках, – попытался успокоить его Альберт Валерьянович.

– Эй, Кондратий, если ты такой тертый, давай на руках.

– Давай, мазута, – согласился Кондратий.

– Но смотри, газ не выпусти, – снова заржал Митроха.

Возле «буржуйки» устроили место соревнования. Противники легли на живот, каждый одну руку вытянул вдоль туловища, другую – поставил на локоть. Кондратий с виду был шире, выше, а его кулак мощнее, поэтому большинство красноармейцев были за его победу. Вокруг собрался чуть ли не весь барак. Судьей, конечно же, поставили Пудовкина.