В июне 1972-го четверка поселилась в Лос-Анджелесе, в особняке в районе Бель-Эйр, который довольно быстро снискал дурную славу. Арендован он был у Джона Дюпона, миллионера, отпрыска богатой семьи, владевшего многонациональной химической корпорацией Dupont (одного из ключевых участников разработки атомного и химического оружия в Америке; Гизер, автор War Pigs и других антиядерных проповедей, впрочем, иронии не замечал: он был слишком занят, нюхая кокаин ложками). В особняке был огромный бальный зал, выходивший к плавательному бассейну; именно в этом зале группа джемовала и работала над материалом. Миэн оборудовал там же свою штаб-квартиру; кроме того, в особняке жили две служанки-француженки, чья работа тоже входила в договор об аренде. Запись проходила в расположенной неподалеку студии «Рекорд-Плант», одной из первых современных студий, которая предлагала рок-музыкантам непринужденную атмосферу. Соответственно, «Рекорд-Плант» в последнее время превратилась в излюбленное место для громких рок-групп. Sabbath решили, что место настолько идеальное, что альбом можно спродюсировать самостоятельно. Назвали его просто Black Sabbath Vol. 4, еще одна идея, позаимствованная у Led Zeppelin, которые отказывались давать своим альбомам названия (впрочем, потом они отказались и от этой привычки, и у всех остальных альбомов названия все же были). Больше группа не подчинялась Роджеру Бэйну – и не просила у него помощи; за альбом полностью отвечала четверка. Из-за этого работа над альбомом стала одновременно самой долгой за всю тогдашнюю историю (более двух месяцев) и самой лихорадочной. Способствовало процессу и огромное количество кокаина, которое принимали все.

– Тогда вообще был полный п*здец, – вспоминал Оззи. – Каждый день приходили торговцы кокаином, е*учим «Демеролом», морфием, всем, чем угодно.

– Это превратилось в ритуал. Каждый раз, когда мы записывали альбом, мы курили дурь, потом принимали немного кокса и еще чего-нибудь, и поехали. Мне из студии даже уходить не хотелось, – рассказывал Айомми. – Вот почему нам так понравилось записывать Vol. 4, у нас был дом с замечательной атмосферой. Но потом началось сумасшествие…

Кокаин привозили в запечатанном ящике, большом, как колонка от усилителя, и полном залитых воском ампул с наркотиком. Воск аккуратно счищался, и оставался самый мощный, чистый кокаин из всех, что можно было тогда достать в Америке. У музыкантов слюнки текли от нетерпения, когда на один из больших обеденных столов в особняке высыпали огромную кучу белого порошка, из которого группа брала сколько хотела, а хотела она много. Вскоре по округе разлетелись слухи, и особняк Sabbath в Бель-Эйре стал одним из моднейших мест тем летом. В доме днем и ночью тусовались толпы наркодилеров и групи. Их было так много, что группа даже заставляла девушек становиться в очередь на улице. Собственно работа в студии была «самой неприятной частью», по словам Гизера. Тони Айомми был с ним не согласен: он стал проводить на студии все больше и больше времени, а кокаиновые ночи летели мимо, словно огни поезда.

– Много пишут о том, как группы вроде Deep Purple или The Faces ходили вместе играть в футбол, но мы относились к нашей музыке намного серьезнее. По крайней мере, я относился. Если я приходил в студию, то все, я не собирался оттуда уходить, пока не закончу работу.

Однажды ночью Оззи так обдолбался, что случайно сел на тревожную кнопку, которая вызывала полицию из местного отделения. Когда к дому подъехали две машины с мигалками и вооруженные полицейские стали стучать в резную входную дверь, музыканты перепугались и попытались спустить несколько унций травки и десятки ампул с фармацевтическим кокаином в унитазы.

– Мы носились как безумные, – вспоминал Гизер. – Спустили, наверное, тысяч на десять долларов кокаина и травки.

Они были совершенно уверены, что их приехали арестовывать. Когда одна из служанок открыла дверь и обнаружила, что полицейские просто приехали на ложный вызов, они снова бросились по туалетам в надежде спасти хоть что-нибудь из слитых в них наркотиков. Но было поздно.

Гизер говорит, что именно в Лос-Анджелесе они впервые поэкспериментировали с ЛСД.

– Я принимал кислоту в Англии, но не знал об этом, я реально не представлял, что мне подсунули. И мне очень не понравилось, чувак. Никогда больше не хотел такого повторять. У меня был ужасный, просто ужасный опыт, реально плохой. Я чуть не погиб. Моей тогдашней девушке пришлось в буквальном смысле лечь на меня, чтобы не дать выпрыгнуть из окна – вот насколько все было плохо, я был готов покончить с собой. Так что я поклялся, что больше никогда ее не приму. А потом мы приехали в Калифорнию, пришли домой к какой-то девчонке, огромный дом прямо на пляже, в Лагуна-Бич. И она нам дала эту дурь, псилоцибин. ##вот тут нюанс – псилоцибин и ЛСД – это разные наркотики, с разным действием, хоть и схожим## Я о ней никогда не слышал, не знал, что это просто другое название для кислоты, так что принял – вместе с Оззи и этими девушками. И это было просто сумасшествие. Оззи пошел поплавать – по крайней мере, он думал, что плавает в океане, но на самом деле лежал на песке и дрыгал руками и ногами.

Оззи качал головой:

– В то время в Америке люди очень любили подмешивать кислоту в напитки. А мне было по фигу. Я глотал таблетки кислоты горстями. Завязал я после того, как мы вернулись в Англию. Я принял десять таблеток и пошел гулять в поле. Нашел там какую-то лошадь и болтал с ней, наверное, целый час. А потом лошадь повернулась и сказала мне: «Отъ*бись». После этого я понял, что хватит…

Несмотря на хаос, сопровождавший работу над альбомом – или, может быть, благодаря ему, – Vol. 4 стал еще одной классической пластинкой Black Sabbath. На первом эпическом треке Wheels Of Confusion, который длится восемь с лишним минут, больше всего выделяется хищная ведущая гитара Айомми – совершенно новый уровень по сравнению с сырым саундом Master Of Reality. Группа хотела доказать, что критики неправы, отчаянно стремилась поднять свою репутацию как музыкантов до той же звездной стратосферы, где ныне обитали Led Zeppelin, так что акцент был сделан на разнообразии, музыкальном мастерстве и кропотливой работе. Тони для Changes сел за фортепиано, а Гизер сыграл на меллотроне; это была самая утонченная их баллада и первая полностью оформившаяся песня о любви. В Америке она бы стала хитовым синглом, если бы, конечно, они последовали совету рекламного отдела Warner Bros, но Тони все-таки оказался еще не настолько удолбан. Придерживаясь политики «не больше одного сингла на альбом», они издали Tomorrow’s Dream, флегматичную среднетемповую рок-песню, которая вполне вписалась бы в Master Of Reality и, соответственно, была одним из наименее выдающихся треков нового альбома.

В остальном же пластинка получилась просто первоклассной. Яростным фанковым ритмом и острым, словно игла, однострунным риффом Supernaut напоминал раскаленную добела версию Theme From Shaft Айзека Хейза, ставшую большим хитом год назад. Голос Оззи напоминал ртуть, льющуюся с серебряной ложки гитар и барабанов, а текст Гизера, который, как он сейчас говорит, даже уже не помнит, как написал, посвящался новой эпохе разгулов, которым группа полностью отдалась: это песня о том, как герой хочет «коснуться солнца» и «должен взлететь». Там нет даже гитарного соло – только град перкуссии, которая вступает посередине, а потом снова уступает место извилистому риффу, который пробирается обратно словно через заднюю дверь.