На следующий день мы поехали по городам и провели в поездке 4 дня. Лукас всё время проводил в своём телефоне, играл. Будь это мой сын, я бы всерьёз обеспокоилась тем, что из него вырастет. Или это только у русских родители всю жизнь опекают детей?

В целом поездка позволила мне немного развеяться, больше всего я рада была провести время с Ирмой, она пообещала, что где-то через пару месяцев они с Лукасом приедут в гости.

Пока я была в поездке, несколько раз звонил Седой. Официальной причиной того, что я не взяла трубку, было пребывание за границей, а фактической — заведомое отсутствие хороших новостей от него. Я решила вспомнить о нём, когда вернусь в Краснодар.

В Москве, вместо того чтобы спешить домой, я направилась по месту работы Ярослава. Я дала себе слово использовать любой, даже самый ничтожный шанс, чтобы вернуть Дилана, но при этом не навредить ему. Но для начала важно было собрать всю информацию.

Как я и предполагала, в лаборатории мне оказались не рады, но, в конце концов, удалось добраться до Ярослава и вызвать его на разговор.

— Понимаете, в чём дело, нам не на ком тестировать препарат. Животные — они уже животные, на них мы можем проводить только простейшие опыты, а людей для опытов у нас нет. Вашего мужа я предупреждал о последствиях.

— Что насчёт транквилизатора? Он может сработать?

— Транквилизатор волчьего гена? М-м-м, это непростой вопрос. Там большой риск конфликта компонентов, я бы настоятельно не рекомендовал использовать его. Вполне логично, что произойдёт обратный эффект, то есть Ваш муж не сможет становиться человеком. Так что хороших новостей у меня для Вас нет.

— Но он же превращался обратно в человека! Почему нельзя ничего сделать?

— То, что превращался, — это само собой разумеется, он же всю жизнь прожил, как человек, человеческая сущность будет проявляться так же, как раньше проявлялась волчья.

— Если Вы создали препарат, превращающий человека в волка, создайте обратный!

— Увы, создал его не я. От препарата волчий ген мутировал. Я не имею образцов крови Вашего мужа, мне не по чему судить. Препарат разрабатывался для смертников, так изначально было рассчитано. Мутировать обратно ген вряд ли сумеет. Все, кому вводилась вакцина, умирали. Был случай, когда человек вернулся в свой изначальный облик, но впал в кому. Он так и не пришёл в сознание, сейчас он мёртв! В конце концов, волчий ген — это явление отчасти магическое, возможно, ведьмаки скажут Вам больше, чем я. Тем более, у нас довольно скудный бюджет, мы производим в основном транквилизаторы, у нас это очень популярно, всем мешает этот проклятый ген…

Ушла я от Ярослава ни с чем. Непонятно было, как подействует транквилизатор, если вколоть его. Все эти беспочвенные домыслы… Такое чувство, что Ярослав просто боялся создавать нечто настолько серьёзное и значимое. Надо было что-то делать.

Я решила, что в каждый свой приезд в Москву буду наведываться к Ярославу и давить на него, чтобы добиться хоть каких-то действий. Также нужно было взять у Дилана кровь на анализ, возможно, это поможет разработке антигена продвинуться дальше.

Я прилетела в Краснодар ночью. Ключи от квартиры Дилана были в сумке, при мне. Как только я вошла в дверь, меня обуял страх. Как жить здесь — одной? Раньше мы с Диланом свободно могли находиться далеко друг от друга, но я знала, что он скоро вернётся, что мы помиримся или снова поругаемся. А теперь ничего не было ясно. Теперь мы были обречены проводить вместе лишь один день в месяц. В душе поселилось волнующее чувство, что нужно скорее искать выход из этого тупика.

«Средство есть, его просто нужно найти…» — внушала себе я.

Несмотря на недоверчивое отношение к колдунам и ведьмакам, я решила, что попробую хоть что-то выяснить у них.

Встала я уже днём. В холодильнике нашла заплесневевшие продукты и тут же выкинула их. Из еды нашлись только порционные пакетики риса, я сварила один, его и съела.

Моё внимание привлек конверт на столе Дилана, некоторое время я стояла, боясь прикоснуться к его вещам. Но конверт оказался адресован мне. В нём была пластиковая карта, пароль к ней и записка: «На случай, если…».

«Мне кажется, я начинаю себя ненавидеть…» — пробормотала я себе под нос.

Собирая некоторые вещи, чтобы увезти их в деревню, я поняла, что забыла кое-что сделать: встать на учёт по беременности. Пришлось отсрочить встречу с Диланом ещё на пять дней и пройти все стандартные процедуры.

На приёме меня пожурили, что поздно встала на учёт, но на УЗИ сказали, что беременность протекает хорошо и что предположительно это мальчик. Впервые я ощутила присутствие внутри меня живого человека, настоящего, а не воображаемого.

Кроме как ходить по врачам и сдавать анализы, мне было нечего делать, я слонялась по квартире и каждая вещь напоминала мне о событиях, которые уже остались в прошлом. Не сказать, что мы с Диланом жили дружно и хорошо, но мне казалось, что всё самое страшное мы уже пережили. Тут мне на глаза бросилось размытое коричневое пятно на обоях, которое вот уже полтора года как было оставлено мной. Засохшая чужая кровь. Когда-то давно я забыла его оттереть, и оно так и осталось на стене, напоминая о монстре, живущем во мне.

И тут меня осенило: не согласись я когда-то давно работать танцовщицей в клубе, никто бы не попытался меня изнасиловать и не был бы убит мной, Дилан с мамой не укололи бы меня транквилизатором, я бы не обнаружила дорогу в Верхний Волчок на обрыве, Захар никогда не встретил бы меня и Василич не оказался бы повешенным. Всё бы случилось не так: Филин до сих пор был бы жив, а война шла без меня. Возможно, волков истребили бы охотники, а может, наоборот… Столько всего из-за каких-то танцев.

Давно не танцевала…

«Дилан, я готова никогда больше не танцевать и во всём слушаться тебя, лишь бы ты вернулся ко мне таким, как раньше…» — говорила в пустоту я.

Вот такая сломленная жизнью девочка. Я слонялась по квартире, даже не пытаясь подавить в себе истерику, мысленно просила прощения у Дилана и забирала все сказанные в запале самонадеянности слова. Да, я стала главным кошмаром в жизни своего самого дорогого человека. И кошмаром для себя самой. Эти глупые обещания…

Перед отъездом в деревню мне пришлось поговорить с Владимиром Александровичем, причём уже не по телефону, а вживую и у него дома. Со мной обошлись резко и предельно конкретно; речь шла о будущем ребёнке: они будут его любить и принимать участие в его воспитании, но о хорошем отношении ко мне и речи быть не может, я раз и навсегда вычеркнута из списка их родственников. Мать Дилана, Лидия Николаевна, тоже присутствовала при разговоре, но не участвовала в нём и ни разу даже не посмотрела на меня, а просто сидела с таким лицом, как будто её оскорбили до глубины души.

В конце концов, я с высоко поднятой головой выдержала весь негатив, вылитый на меня, и встала, чтобы уйти. Уже когда я подошла к дверям, мне передали конверт с деньгами. Ужасно не хотелось их брать, но, вспомнив, что об этом просил отца Дилан, я взяла.