Тогда не было у нас еще ни революции, ни Первой, ни Второй мировой, ни 70 лет коммунизма, ни эмиграции и раскола, и русские люди тоже ездили сюда, на юг Африки, воевать за справедливость – в их, разумеется, том, старом понимании этого слова…

Рощин и Макс провели теплый вечер в гостинице за приятным ужином и чтением. У них было чувство, что они остановились где-то в Испании или Португалии, а никак не в дикой Африке, которой их порой так пугали…

Уже засыпая, Макс записал еще одно стихотворение:

Отпустить или встретить? Падаем или парим?

Уехать «от» или дорогой «к» счастью бежим? В конце вопросов будет немного:

Нашел ли ты радость в жизни?

А твоя жизнь принесла радость другим?

…А между тем перед нами опять расстилалась дорога. Предстоял путь за горизонт, на сей раз в ЮАР, в город Кейптаун, на самый юг континента.

5 декабря

Дорога ждала нас долгая, и, как всегда в такие моменты, возникло предвкушение счастья. Мотоциклу, в сущности, ничего больше и не надо – путь, солнце, неизведанные пространства. Мы понимали, что переживаем свой звездный час, что такого в нашей жизни точно не повторится, и от этого все ощущения становились только острее. Мы готовы были запомнить каждый километр, зафиксировать его в своей благодарной мотоциклетной памяти.

Наездники наши теперь вставали рано. На этот раз они поднялись в полседьмого утра, легко позавтракали вареными яйцами и фруктами и, не теряя ни минуты, – в седло. В восемь мы уже были в пути.

Все утро пробирались через пекло пустыни, которая, собственно, и составляет основную часть территории Намибии. Солнце жарило нещадно, что было чревато тепловым ударом. Макс ехал более или менее расслабленно, слушал какую-то необязательную музычку и отбивал такт по рулю. Рощин же выбрал тяжелый рок, и настроение у него было весьма и весьма боевое. Дубасил он сурово, голова втянута в плечи, руки немного согнуты, посадка крабиком. Возможно, настроение его передалось и дороге. По крайней мере чувствовалось сопротивление материала. Раза два у нас намибийские полицейские пытались проверить документы, приставали с раcспросами. Когда парни слушали регги – никто никого не трогал…

Вечером мы добрались до гостиницы, теперь можно точно говорить, в привычном намибийском стиле. Дом 1899 года, строили, понятное дело, немцы. Старик-хозяин оказался потомком тех самых суровых тевтонов, которые здесь обосновались уже больше века назад. Цивилизация ХХI столетия сюда не проникла. Ни Интернета, ни Wi-Fi, а отсутствие этих виртуальных наркотиков, как известно, располагает к человеческому общению. Макс и Рощин впервые за последние несколько дней провели вечер за разговором, вдвоем, у старика в баре, с добрым немецким пивом. В России в это время проходили парламентские выборы, и, несмотря на то что парни дали себе обещание всю дорогу не вспоминать ни о политике, ни о религии, тут их прорвало. Не зря многие русские люди уже почти две сотни лет утверждают, что дым отечества вызывает у них особенно сильный кашель, когда они далеко от родины. Отвыкаешь, знаете ли…

6 декабря

…Последняя внутриафриканская граница была пройдена за 15 минут. Вот и ЮАР, уникальная страна не только на континенте, но и, пожалуй, вообще в мире. Единственная держава, сама разработавшая ядерное оружие и сама добровольно от нее отказавшаяся. Государственный девиз Южно-Африканской Республики «Разные люди объединяются!» говорит сам за себя. Когда-то, в середине XVII века, голландец Ян ван Рибек основал на мысе Доброй Надежды первое поселение от имени нидерландской Ост-Индской компании. Потомки вольных гезов и французских гугенотов, мечтавших здесь, на самом юге чужого континента, о чаемой религиозной свободе, составили нацию буров, независимых и строгих помещиков-земледельцев, говорящих на языке африкаанс. Потом пришли англичане, вслед за ними – индийцы и персы с арабами. И все же больше половины населения страны составляют черные разных племен и народностей – от вошедших во многие европейские сказки и легенды об Африке зулусов до воинов коса и земледельцев банту. В Южной Африке восемь государственных языков и три столицы – Претория, Кейптаун и Блюмфонтейн.

В Претории заседает правительство страны, в Кейптауне – парламент, а в Блюмфонтейне – Верховный суд. Так что три ветви власти тут и в самом деле разделены. И едины одновременно, как когда-то объединились в Южно-Африканский Союз три государства, одни только названия которых вошли в целую серию приключенческих романов и романсов: Капская колония (Кейптаун), Оранжевое свободное государство (Блюмфонтейн) и Трансвааль (Претория).

…Почти всю вторую половину ХХ века в ЮАР господствовал апартеид, и о нем в ту пору знал каждый школьник. Однако расовые границы – давно уже история, и ныне о них напоминают только учебники и музеи.

7 декабря

…С первых километров по Южной Африке стало ясно, что мы попали в новое кино. С одной стороны, здесь было так же хорошо и комфортно, как в Намибии, с другой – стало еще уютнее, проще. Нам, Харлеям, вообще на какое-то мгновение показалось, что мы вернулись к себе домой, в США. Катим себе где-нибудь по югу, то ли в Калифорнии, то ли в Нью-Мексико, то ли в Техасе…

Прошли несколько горных перевалов, долины с бесконечными виноградниками. Вероятно, именно здесь сердце южноафриканского вина, оно так похоже на калифорнийское… Остановились пообедать в очередном национальном парке. На берегу – огромная колония птиц. И надпись: «Не подходи, заклюют!» «Ну, прямо как люди на Манхэттене или в Москве», – пошутил Макс.

…К вечеру мы свернули на проселок, ведущий к пустынному океанскому берегу. Всего пять километров, и вот он, наш дом на эту ночь, сложенный из ракушек и прессованного серого песка…

Парни набросали дрова неровной горкой у африканской печки с большой круглой железной трубой. Топили печь, смотрели на огонь, слушали музыку, опять болтали, молчали, вглядывались в тишину. И долго, с каким-то особым сосредоточением, курили последнюю оставшуюся сигару Total Flame на двоих – уже совсем скоро, в Кейптауне, у них будет возможность вновь пополнить сигарные запасы. Иногда разговор вспыхивал вновь, как молодой язык пламени в печи, – вспыхивал и постепенно затихал. О чем только они не говорили – вспоминали женщин, обсуждали сигары, рассказывали смешные истории…

Впрочем, это было не так важно. Слова, как нити того полотна, которое, не останавливаясь ни на секунду, ткет вечная ткачиха-судьба, соединяли непрожитые годы и покинутые земли, становились парусом на ветру странствий, на ветру времени, на ветру перемен.

Уже далеко за полночь Володя пошел к океану. И еще раз убедился, что у каждого побережья свой рокот волн.