Гнев Жданова распространился на Ахматову, и партийный деятель осыпал оскорблениями обоих писателей. В своем докладе, обнародованном в 1946 году, Жданов утверждал, что Зощенко во время войны уклонялся от службы. Этот упрек отвечал духу времени, поскольку именно Ташкент слыл тыловым городом, в котором скрывались от фронта. К примеру, в получившем “Золотую пальмовую ветвь” Каннского фестиваля в 1958 году фильме “Летят журавли” война изображается не так, как в современных, исполненных пафоса российских фильмах. Это история любви и верности. Осуждению в фильме подвергается тыловой чиновник, который продает бронь уклоняющимся от фронта в Ташкенте.

Солженицын упоминает слухи военного времени о трусости евреев: “Евреи победили в наступлении на Алма-Ату и Ташкент” или “Мы были на фронте, а евреи – в Ташкенте” и старается с помощью контекста их опровергать. По его свидетельству, медали за храбрость распределялись в соответствии с национальностью: сначала русским, потом украинцам, белорусам, татарам и только в пятую очередь евреям[230].

Йозеф познакомился с Зощенко и подолгу беседовал с ним.

Зощенко был неразговорчивым и замкнутым, даже мрачным, хотя и смешил блестящей сатирой весь Советский Союз. Йозеф впоследствии часто вспоминал Зощенко, жившего скромно и отстраненно, иногда выпивавшего. Его очень интересовала жизнь в довоенной Латвии, о которой он со свойственным ему тактом задавал очень точные вопросы.

В Красной армии в августе 1941-го была сформирована 201-я Латвийская стрелковая дивизия, в октябре 1942-го преобразованная в 43-ю гвардейскую Латышскую дивизию. По свидетельству Солженицына, в национальной балтийской дивизии служило от 6 до 7 тысяч евреев[231]. Йозеф получил повестку на рубеже 1942–1943 годов, когда они с Машей переехали из Алма-Аты в Иваново.

При дивизии был в 1942 году основан Государственный художественный ансамбль Латвийской ССР, в который вошли многие эвакуированные латышские музыканты и исполнители.

Когда осенью 1944-го 43-я гвардейская Латышская дивизия перешла границу Латвии, ее приветствовал оркестр, исполнявший латышские народные песни[232]. Весьма вероятно, что и Йозеф со своей скрипкой принимал участие в этой классической советской буффонаде.

Когда в 1939 году Красная армия готовилась напасть на Финляндию, Дмитрий Шостакович получил от Жданова задание аранжировать несколько финских народных песен – их предполагалось исполнять на встречах Красной армии с освобожденными финскими рабочими и крестьянами. Но сложилось иначе, и “Сюита на финские темы” Шостаковича впервые прозвучала лишь в 2001 году в финской общине Каустинен. Мы с моей женой Кайсой присутствовали на этом событии, в числе почетных гостей была вдова Шостаковича Ирина Шостакович[233].

В Иванове Маша забеременела. Поняла она это лишь тогда, когда однажды, оголодав, потратила все свои хлебные карточки на селедку, которую тут же и съела. Изумленная пожилая колхозница сообщила страстной поедательнице: “Милая, да ты беременна!” Это был август-сентябрь 1944-го, Маша была на четвертом месяце.

Маша с Йозефом подумывали об аборте, но послушались совета врача, сказавшего: “В наше время и без того достаточно смертей”.

43-я гвардейская Латышская дивизия освободила Ригу 13 октября 1944 года. Окруженная в Курляндии группа армий “Курляндия”, состоявшая из 180 тысяч человек, в том числе 42 генерала, сдалась в мае 1945-го.

Йозеф с Машей, ждущей ребенка, вернулись в Ригу в октябре 1944-го после более чем трех лет отсутствия. Город пострадал сравнительно немного. Остальной территории Латвии был нанесен больший ущерб. В целом Латвия потеряла в годы войны треть населения.

Трамвайное движение восстановилось в Риге уже в октябре 1944-го, то есть сразу после освобождения. Троллейбусы появились на улицах несколькими годами позже, однако из-за перебоев с электричеством до 1955 года они использовались ограниченно. Немцы при отступлении уничтожили расположенную на Даугаве Кегумскую ГЭС, которая снова начала работать в ноябре 1945-го[234]. Телефонная связь вернулась на довоенный уровень только в 1960-м[235].

Город был пуст, подробности трагедии выяснялись постепенно. В годы войны Маша с Йозефом не получали новостей и о случившемся дома ничего не знали.

Составленная Ильей Эренбургом и Василием Гроссманом из свидетельств очевидцев “Черная книга” была запрещена к публикации в 1948 году, набор уничтожен, рукопись изъята. Но “рукописи не горят” – копии были спрятаны в надежном месте. Улица Гертрудес упоминается в книге дважды, в первый раз в связи со зверствами лета 1941-го, когда эсэсовцы “сбрасывали детей с крыши шестиэтажного дома”; и во второй раз, в связи с “пустыми квартирами” [236], в октябре 1944-го, на Машиной родной улице.

В домовой книге доставшегося Машиной матери по наследству дома в стиле модерн на улице Гертрудес значилось, что вся семья Тукациер 21 июля 1941 года “выбыла в неизвестном направлении”. Трудно понять, как именно возникла эта дата, поскольку Абрама Тукациера убили в начале июля, а его жену и трех дочерей поместили в гетто, основанное только 23 октября. Незадолго до этого, в начале сентября, был отдан приказ о ношении евреями желтых звезд. Евреям запретили пользоваться общественным транспортом и ходить по тротуарам. Прекратилось обучение еврейских детей в школах.

Домовые книги вели дворники, и судьбы жильцов часто зависели от них. Дворники знали всех живущих в доме, а некоторые и участвовали в разграблении квартир. Рига была самым богатым городом из оккупированных немцами на востоке. Макс Кауфман, потерявший сына, но сам оставшийся в живых, делал уборку в рижской квартире коменданта Вермахта генерал-майора Бамберга. Он вспоминает, каково было чистить собственные персидские ковры, украшавшие теперь генеральскую квартиру. Кауфман называет имя латышского художника, выдававшего оккупантам сведения о еврейских квартирах, где можно было поживиться[237].