В целом из Латвии в июне 1941-го выдворили более 15 тысяч жителей. Евреев среди них было больше всего, 11,7 %, причем высылке подлежали в первую очередь зажиточные семьи. В Риге арестовали 3900 человек, из которых 1100 были евреями. Процент евреев в Латвии составлял на тот момент 4,8.

Переселяемых забирали целыми семьями и увозили в товарных вагонах с той самой товарной станции Шкиротава, куда спустя полгода немцы будут привозить своих евреев. Под них в декабре 1941-го было освобождено рижское гетто. В 1949-м с той же станции в Сибирь[188] отправили следующую партию латышей. Мужчин разлучали с семьями и отправляли в ГУЛАГ, детей и женщин – на север России, в Сибирь и Среднюю Азию. Смертность среди попавших в лагеря мужчин была выше, чем среди живших в относительно свободных условиях женщин и детей[189].

Компаньона Машиного отца, Элиаса Биркханса, с семьей выслали летом 1941-го, однако Абрама Тукациера не тронули. Биркханс погиб, жена и дети вернулись в Латвию после амнистии и реабилитации в 1955 году. Маша часто думала о том, что если бы ее отца сослали, то, возможно, мать или кто-то из сестер мог остаться в живых.

Президент Эстонии Леннарт Мери, чей отец выжил в лагерях, а мать с братьями – в ссылке в Кирове, попытался проследить логику высылок. Он пришел к выводу, что целью было обезглавливание (декапитация), уничтожение элиты. Правда, он замечает с иронией, что ссылать следовало всех, чьи имена можно было найти в телефонном справочнике. В советское время телефон был мало у кого, и по наличию домашнего телефона легко было опознать “элиту”. На самом деле выбор был делом случая.

По мнению Леннарта Мери, методику систематических депортаций (мужчины в лагеря, остальная семья в ссылку) разработал осенью 1939-го нарком внутренних дел Украинской ССР Иван Серов во время оккупации Западной Украины[190]. Серов был одним из основных организаторов массового убийства пленных польских офицеров в Катыни зимой 1940-го. По мнению Снайдера, Сталин и Гитлер в Польше также имели своей целью декапитацию, и это означало, увы, что польская интеллигенция выполнила свое историческое предназначение [191].

Германия начала войну 22 июня 1941 года, Ригу захватили 1 июля. Кари Алениус описывает начало войны как “восстание балтийского народа против Советского Союза”[192]. Впервые латыши встретили немцев с энтузиазмом. За один шоковый год все было забыто [193]. Латышское радио передало сначала гимн Латвии, а затем “Хорст Бессель” – знаковую песню Третьего рейха. После этого немцы уже не позволяли ни исполнять латышский гимн, ни поднимать латышский флаг.

Изначальную атмосферу надежды характеризует утверждение: мы ведь и раньше переживали немецкую оккупацию[194]. По мнению Солженицына, евреям свойственно полагаться на собственный жизненный опыт. Они помнили, что в прошлую войну немцы относились к ним даже лучше, чем к остальным[195].

Те же доводы использовал Абрам Тукациер, рассказывая о собственном опыте предыдущей немецкой оккупации старшей дочери Маше и ее мужу, скрипачу Йозефу Юнгману, которые решили не дожидаться немцев. Машины родители не стали мешать отъезду юной пары. Мать поддержала молодых и посоветовала Йозефу взять с собой скрипку. Она хотела отдать Маше свои бриллиантовые серьги, но Маша отказалась, так как это был отцовский подарок матери. Маша собиралась взять с собой и младшую сестру Мэри (Мерхен), но 18-летняя Мэри была простужена. Мать прижала младшую дочь к себе и отказалась отпускать ее. В гибели Мэри, оставшейся в Риге, Маша винила себя до конца жизни, мучаясь знанием, что не спасла младшую сестру. Сестра Йозефа, ее муж и их семилетний сын должны были ехать тем же поездом, но опоздали. Следующий поезд уже не смог пересечь границу, вернулся в Ригу, и семья погибла.

В “Черной книге” Ильи Эренбурга и Василия Гроссмана описывается хаос, царивший на вокзале Риги перед приходом немцев. Поезда отходили, те, кто не смог попасть в них, бросали вещи и спасались как могли[196].

Поезд Маши и Йозефа был последним выбравшимся из Латвии. Это было, судя по всему, воскресенье, 29 июня 1941 года. Прямой дороги на Москву через Даугавпилс и Резекне уже не было, поскольку немцы захватили Даугавпилс 26 июня.

Поезд Маши и Йозефа шел из Риги через Валку и Псков к Ленинградской железной дороге. Привез он их, однако, не в Ленинград и не в Москву – спустя несколько недель путь завершился в Казахстане, в Алма-Ате.

Примерно 4 тысячи латышских евреев смогли бежать в Россию. Советского паспорта было достаточно, но об эвакуации не было и речи, так как наступление было стремительным. Вместо этого советские власти успели выслать “немцев”, то есть немецких и австрийских евреев, получивших убежище в Латвии. Их объявили врагами, и это спасло им жизнь![197]

Перед отступлением из Прибалтики НКВД уничтожил всех заключенных в тюрьмах. Обвинить евреев в жестокостях НКВД было удобно немцам, поскольку это усилило бы представление о “еврейско-большевистском Советском Союзе”.

Среди тех, кто перед началом немецкой оккупации пытался выбраться из Латвии, были и те, кто успел посотрудничать с советской Латвией. Но, как замечает Снайдер, коллаборация с немцами заставила стереть из памяти взаимодействие с советскими оккупантами[198]. Трем коллаборациям – одной за другой – посвящена книга Софи Оксанен “Когда исчезли голуби”[199].

Немцы уничтожили более 90 % латышских евреев – это больше в процентном соотношении, чем во всей остальной Европе. Из попавших к немцам латышских евреев в живых осталось менее тысячи[200]. Убийства начались немедленно, основным исполнителем стала латышская добровольческая команда Hilfspolizei-Kommando, возглавляемая Виктором Арайсом, хотя все происходило по приказам немцев. Команда Арайса сожгла в том числе Большую Хоральную синагогу с укрывшимися в ней мирными жителями.