— Вы хотите сказать, с мужиком? Думаете, я таскаю домой клиентов с работы, как паршивая проститутка?

— Нет, Сигрид, — отвечает Карен с преувеличенным терпением в голосе. — Я хочу сказать, может, ты была с бойфрендом. Или кто-нибудь ждал тебя дома.

В лице Сигрид что-то меняется; уголок рта легонько дрожит, будто она сдерживает слезы. Она опускает рукава свитера, натягивает их на руки, секунду-другую сидит молча, потом смотрит на Карен и отвечает, уже ровным голосом:

— Нет. Я была одна.

— Но ты ведь живешь не одна, так? — вмешивается Карл, кивком указывая на гитарные футляры. — Оба твои? Или у тебя есть парень?

Сигрид пожимает плечами; они выжидают.

— Почем я знаю, — помолчав, говорит Сигрид. — Понятия не имею, вернется он или нет. Мы поссорились, и он ушел. С тех пор я его не видела.

— Как его имя?

— Сэм. Самуэль Несбё.

— Значит, вы живете тут вдвоем?

На сей раз девушка кивает и быстро проводит рукавом под носом.

— Что у вас произошло? Можешь рассказать?

— Я ведь сказала, мы поругались.

— В субботу?

— Да.

— Из-за чего?

— А это вам зачем? На кой черт вам знать, как у нас в постели?

— Ну, на это нам начхать, — спокойно говорит Карен. — Но мы хотим знать, из-за чего вы поругались и в котором часу.

— Он обозлился, что я разговаривала с голландскими парнями. Мы играли, а в перерыве они подошли ко мне. Не помню, в котором часу, может, в два.

— Играли? — удивленно протянул Карл. — Я думал, ты за стойкой работаешь.

Сигрид опять закатывает глаза и с кривой усмешкой качает головой: дескать, вот уж несусветная глупость. На миг Карен улавливает в ней что-то от девочки с фотографий в гостиной Сюзанны.

— Я и за стойкой работаю, — разъясняет Сигрид, в свой черед преувеличенно терпеливо. — Но вдобавок иногда мы играем, понятно? Можно ведь заниматься и тем и другим, а?

Она делает небольшую паузу, потом продолжает:

— Короче, в субботу я до полдвенадцатого работала в баре, а потом мы до закрытия играли. Две работы за вечер, ужас как странно, да? Арестуете меня прямо сейчас?

Карен чувствует, как дергаются уголки губ, и хмурит брови, подавляя улыбку. Секунду смотрит на колени, потом перехватывает взгляд Сигрид и уже не отпускает, задавая следующий вопрос:

— Стало быть, вы с Сэмом поругались, и после закрытия ты поехала домой одна. Ты поехала прямо домой?

Карен видит, как глаза Сигрид сужаются, а верхняя губа кривится, словно в искреннем презрении.

— Нет, прокатилась в Лангевик и сперва укокошила мамашу, — медленно произносит она с вызывающе невеселой улыбкой.

Краем глаза Карен видит, что Карл делает стойку, и, опережая его, спокойно спрашивает:

— Правда? Ты ездила в Лангевик?

— Да какого черта я там забыла?

— Ну, может, тебе не хотелось быть дома одной. Может, ты расстроилась и решила переночевать у мамы.

— Вы представляете себе, какая это даль? Несколько часов крутить педали.

— Если ехать на велике. Но, может, ты подъехала автостопом, после фестиваля наверняка многие ехали в ту сторону. По-моему, кто-нибудь вполне мог тебя подвезти.

— Да к себе я поехала, — коротко бросает Сигрид. — Вдобавок я понятия не имела, дома она или нет. На Устричный фестиваль она всегда уезжает. Не выносит, когда люди веселятся.

Карен вздрагивает. А вот это уже интересно.

— И куда она ездит?

Сигрид опять пожимает плечами.

— Да как всегда, наверно. Паромом в Англию или в Данию. Раньше моталась на Мальорку, в Грецию и во всякие другие места, но теперь у нее вряд ли есть на это средства.

— Итак, ты не знала, что в этом году твоя мама осталась дома?

— Нет, да если б и знала, все равно бы не поехала. Я с кем угодно рада повидаться, только не с мамашей.

— Почему ты так говоришь? У тебя были плохие отношения с мамой? — спрашивает Карл.

Сигрид бросает в его сторону презрительный взгляд.

– “Плохие отношения”! — передразнивает она нарочито писклявым голосом. — Если хотите знать, у нас вообще никаких отношений не было. Мы не виделись больше года. И по телефону почти не разговаривали.

— Как же так вышло? — спрашивает Карен.

Сигрид наклоняется, выуживает сигарету из пачки на столике. Узкая рука слегка дрожит, когда она подносит огонек зажигалки к сигарете и глубоко затягивается. Потом выпускает дым и коротко роняет:

— Ненормальная она. That’s why[4].

— Ненормальная? В каком смысле?

— Злая, занудная. Всех ненавидела. Воображала, будто может распоряжаться моей жизнью, хотя я уже два года не жила дома. Достаточно?

— Два года? Выходит, ты рано съехала от родителей. И тебе разрешили?

— В тот же день, как шестнадцать исполнилось. И без спросу.

Новая затяжка, голос звучит спокойнее. Резкие обертоны притупились.

— А до того, как съехала? После развода родителей ты жила поочередно то у мамы, то у папы или только у мамы? — спрашивает Карен, размышляя, упоминал ли об этом ее начальник. Нет, думает она, на работе он никогда не говорил о дочери, по крайней мере в ее, Карен, присутствии. Разве что вскользь называл раз-другой ее имя.

Сигрид делает новую затяжку, на сей раз она выпускает дым маленькими колечками и следит взглядом, как они поднимаются к потолку.

— У обоих жила. Каждое воскресенье собирала манатки и переезжала от одного родителя к другому. Сущий кошмар, если вам интересно.

— Мотаться туда-сюда? Ты об этом?

— Нет, просто никакого житья от них не было. Я, наверно, единственный ребенок на свете, который каждый вечер молил Бога, чтобы родители развелись. Пожалуй, я думала, что тогда станет лучше, а на самом деле стало еще хуже; они постоянно ругались и воображали, что я должна этаким посыльным метаться от одного к другому, будто я у них на побегушках. Оба дурью мучаются, что тот, что другая, — добавляет она и с силой тушит окурок в блюдце недопитой чашки.

Словно сообразив, что говорила о матери не в том времени, Сигрид вдруг растерянно умолкает.

С растущей неловкостью Карен и Карл осмысливают новую информацию. Они напрочь упустили из виду, что брак у Юнаса Смееда был бурный, вдобавок ссоры и после развода не прекратились. Упустили из виду! Мало того, в связи с расследованием убийства его бывшей жены. И слыша об этом от его родной дочери, оба не могут отделаться от ощущения, будто суют нос во что-то, к чему вовсе не хотят иметь касательства. Будто роешься в чужом грязном белье, думает Карен.