— Светлана Марковна?

Светлана Марковна была поглощена процессом. Она рассматривала свои руки, очень худые, белые, голые руки. Тонкие, худые и белые до боли.

— Посмотрите, сколько синяков, — Светлана Марковна задумчиво подняла запястья повыше. — Одни сплошные синяки… Как я покажусь с такими руками?

Бедная…

Таня не стала напоминать Светлане Марковне, что последние много лет та ходит в одежде, которая не то что руки — пол и рост скрывает. Она просто метнулась вперед, страстно желая обнять эту белую беду, погладить, наговорить каких-нибудь оптимистичных глупостей. Но Светлана Марковна просекла этот ход, вскочила и убежала в дальний угол.

— Не смейте трогать меня! — возопила она. — Хватит! Я больше никому не позволю меня трогать!

— Хорошо, — смиренно кивнула Таня. — Я не буду вас трогать. Я просто открою окно и проветрю вашу комнату. Идите пока попейте чаю.

И Светлана Марковна послушалась, хоть и с надменно-презрительным видом. Пусть пьет чай, пусть делает что угодно, но только спрячет эти исколотые до черноты руки. И надо убрать. Надо обязательно растолкать эту материализованную в хламе скорбь, вымыть, проветрить.

Таня пометалась по комнате, немножко попереносила из угла в угол стопки пожелтевшей прессы, но быстро поняла, что часовым ударом проблему не решить. Тут убирать было бесполезно — тут надо было снимать весь верхний слой, метра на полтора.

— Светлана Марковна, скажите, я смогу завтра пораньше к вам зайти и как-то основательно убрать в вашей комнате? Может быть, перенести какие-то вещи на чердак, все вымыть… А то там дышать совершенно нечем и негде!

Светлана Марковна сидела за столом, нервно дергая тапком. При Танином приближении прикрыла лоб и глаза козырьком ладони, заменой очкам.

— Вы совершенно напрасно тратите на меня свое время, Таня! — раздраженно заметила она. — Я не нуждаюсь ни в чьей помощи!

— Но…

— Вы только заставляете меня нервничать! Я прекрасно обхожусь одна, так что благодарю вас и до свидания!

Раньше бы Таня просто ушла после такой душевной щедрости, но сейчас ей стало обидно и яростно сразу за все: за себя, за Светлану Марковну, даже за Чапу.

— Я уйду, конечно, — Таня села рядом. — У меня полно своих дел! И никто, кроме меня, мои проблемы не решит!

— Вот и ступайте! — Светлана Марковна отвернулась вместе с рукой, равнодушно отпила чая. — Я всю жизнь одна, мне никто не нужен! Уходите, не мешайте мне!

— Да чему я мешаю? — возмутилась Таня. — Загибаться в одиночестве я вам мешаю? Дышать этой пылью многоярусной я вам мешаю? С ума сходить?

— Откуда вы знаете, чем я занимаюсь? Откуда вы можете знать о моем уме и его состоянии? Я другая! Я читаю, я живу прекрасным, а не реальностью! Вам это недоступно, вы…

— Что я?

— Вы молодая, здоровая девушка из простой семьи!

— Значит, мне недоступно понимание прекрасного?

— Я не знаю, что вам доступно, а что нет! Уходите, не трогайте меня!

— Если я из простой семьи, значит, у меня нет шансов получить образование, да?

— При чем тут образование? Образование не имеет никакого отношения к внутренней культуре человека!

— Хорошо, тогда объясните мне, почему внутренняя культура позволяет вам доводить себя до полусмерти? Почему она не останавливает вас, когда вы откровенно себя убиваете своим нежеланием идти к врачам? Почему она молчит, когда вы всем видом даете понять, что презираете людей вокруг, и дома, и воздух, и… и… меня? Почему вашей культуре нет никакого дела до того, что моя культура сейчас работает за двоих, и ей тоже не очень легко приходится? Почему ваша внутренняя культура настолько внутренняя, что не выходит за порог вашей квартиры, в которой уже тыщу лет никто не убирался? Это тоже культура?

— Ах, Боже мой! — Светлана Марковна вдруг сморщила лицо в маленький комочек и как-то враз затекла слезами. — Прекратите меня оскорблять! Уйдите! Оставьте меня в покое! Я не хочу вас видеть! Вас слишком много! Уйдите! Оставьте меня! Уйдите немедленно! И вы, и ваша культура!

Чапа с надеждой подковыляла к двери: Таня обувается. Может, прогулка на улице выгорит?

— Не сейчас, Чапа! — пылая, прохрипела Таня. — Как-нибудь в другой раз!

Оля позвонила в дверь восьмой квартиры, сделала пару шагов назад, чтобы в глазок были видны ее добрые намерения. По шарканью тапок, по волне необъяснимых горячих ощущений поняла — вот он, Игорь. За дверью. За дверью он, Игорь.

— Привет! — Оля помахала рукой. — Есть дело!

— Чего надо?

Голос какой, Господи… Сердце завыло, запуталось в своих венках и дальше билось о ребра большим тяжелым комком.

— Надо поговорить!

— Говори!

— Не откроешь? Ты меня боишься?

Молчит. Конечно, боится мальчик!

— Не бойся, я сегодня добрая!

— Я не боюсь, что ты несешь? Бояться еще… Мне работать надо!

— Вот как раз насчет работы и хочу поговорить!

— А что? Домработница уволилась? Массажистка слегла?

— У меня, между прочим, очень даже творческое предложение!

— Творческое? У тебя?

— Ну и сиди в своем говне! — оскалилась Оля и развернулась, чтобы уйти. Подумать только! Перед кем унижается! Перед кем? Перед этим козлом слепым-неблагодарным?

— Стоять!

Дверь открылась. Игорь. Всклокоченный, бледный, красивый до жути, красноглазый.

— Говори!

Сдерживающая натиск огня дверь качнулась на петлях и снова попыталась скрыть его лицо, но была прибита ногой к стене.

— Две минуты! У меня есть две минуты! Слышала?

— Две минуты? Оле захотелось медленно тронуть пальцами грязный бетон пола, растечься, подплыть к Игорю, обнять его ноги, сплавиться с его жгучей массой в одну горячую каплю… Она даже успела скользнуть ладонями по коленям, но вовремя остановилась. Игорь же мотнул башкой, как бы отгоняя свои собственные мучительные видения, да так и остался взглядом где-то там, вверху.

— Я вот что хотела сказать. Есть один продюсер, он сделает из тебя звезду, ты же такой красивый, очень красивый, такой талантливый…

— Московский?

— Нет, ваш, местный.

— Нет у нас тут продюсеров. У тебя все?

— Не знаю…

— Тогда пока!

Но никто никуда не ушел. Стояли и смотрели, а стены вокруг тряслись от вспышек молний. Игорь был молния, и Оля была молния. Они стояли, взаимопоражались и слепли от яркости и боли.

— Игорь! — решила вдруг признаться Оля. — Я не знаю, что вообще происходит, но я… Это неправильно, я понимаю, но ты… Короче, я и ты…