Но закончить свою работу он не успел. На рассвете всех гостей поднял отец Августин, всячески подгоняя громким шепотом, заставил быстро собраться, погрузиться в возки и выехать на дорогу. Поминутно оглядываясь, он шагал возле передней телеги, придерживая рукой оглоблю.

— О друг мой, премудрый Хафизи Абру, не можешь ли ты пояснить мне, что случилось? — скача возле саней, спросил закутавшегося в полог географа Вожников. — С какой вдруг стати тебя, высокочтимого гостя, вывозят из папского университета, словно ворованную морковь? Есть у меня такое подозрение, что не по моей вине, и не по болтливости слуг отец Августин с такой опаской ведет нас кривыми тайными тропами. Лично я в последние дни был у аббата на хорошем счету. А наша шевалье из кельи токмо в трапезную и выглядывала.

— Не знаю я, друг мой, с какой стати они все вдруг на меня ополчились, — пожал плечами сарацин. — Вроде и диспут шел не о вере и не о тайных знаниях. Да и не диспут — так, сравнительные описания.

— О чем разговаривали?

— Об истории веков минувших. О султанах, королях и войнах известных. Сказывали мне летописцы здешние, что полтораста лет назад нашествие великое случилось народа страшного и непобедимого, именем маголы, на земли хорезмские, булгарские и русские, что покорили они нас всех, обратили в рабство и данью обложили невыносимой, опосля чего дальше на запад пошли и разорили еще несколько королевств веры католической.

— Это где-то середина тринадцатого века? — прищурился Егор. — Монголо-татарское нашествие?

— Ты тоже слышал о сем мифе? — встрепенулся сарацин. — Я же сказывал в ответ, что хроникам нашим о сем бедствии ни единым словом неизвестно, а были лишь войны обычные меж булгарами нижними и ханом Мухаммедом. Правда, под рукой храброго Чингисхана волжане хана разгромили, Хорезм под себя взяли, после чего в Кара-Китай вторглись[22]…

Егор весело рассмеялся. В свое время он тоже успел оттоптаться по этим граблям, стремясь сражаться с монголами и освобождать Русь от рабства. И каждый раз на него смотрели, как на тронувшегося умом. Никто из русских о монголах и слышать не слыхивал, и видеть не видывал. Хорезмцы, получается, тоже о войне с этим страшным ворогом не подозревали.

— Я в лоб за них уже получил, — утешил спутника Вожников. — Хлебнул посмешища. Теперь твоя очередь. Кстати, Кара-Китай — это где?

— К югу от Аральского моря, друг мой. Ты должен о нем знать, путешествие в эти места описал ваш известный христианин, Джани Карпани. В наших хрониках его имя упомянуто много раз.

— Карпини, — поправил Егор. — Монах Карпини, посол Римского Папы. Я почему-то думал, что он ездил в просто Китай.

— Нет, он посетил хана Батыя, а потом хана Гуюка, который кочевал именно там, возле Черных песков.

— Да хоть Алена Делона, — пренебрежительно отмахнулся Вожников. — Разногласия-то из-за чего возникли? Не хочешь же ты сказать, что мы драпаем, как шкодливая шпана, только потому, что нашествия монголов никогда не случалось?

— Sois maudit tout le monde! — бросив свою оглоблю, внезапно развернулся отец Августин, сдернул с шеи крест и, высоко вскинув его над головой, громко заголосил, сжав левую руку в румяный кулачок и отчаянно им размахивая.

— Чего это с ним? — У Егора по спине побежал неприятный холодок, а в голове всплыли мысли об одержимости.

— Это откровения Иоанна Богослова, двадцатая глава, — неожиданно пришла на помощь шевалье Изабелла. Натянув поводья, она развернулась, подъехала ближе и принялась переводить страстный монолог монаха: — И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время. Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань. Число же их как песок морской. И вышли они на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный…

Монах наконец-то выдохся, замолчал, тяжело дыша.

— Как ты себя чувствуешь, приятель? — как можно ласковее спросил Вожников. — Я, конечно, знаю о пользе молитвы и ее важности. Но ты делаешь это так горячо, святой отец.

— Да при чем тут молитва, неуч безграмотный! — опять замахал кулаками монах. — Это Откровение! Это Библия! Это слово Божье! В нем сказано, что господь наш Иисус, вознесясь на небо, посадил на цепь Диявола, врага рода человеческого! И предсказано, что по прошествии тысячи лет освободится Сатана из плена, прельстит народы страны Гога и Магога, и поведет их на большую войну против рода человеческого. Тысячу лет, понимаете?! Во время предсказанное дошли до пределов христианских воины из степей диких, начали войну против веры. А стало быть, лишь из страны Гога и Магога народ сей прийти может, и имя ему предречено: маголы! Маголы из пределов далеких на углах земли обитаемой! Маголы, а не булгары с Волги, и не хорезмийцы из Самарканда!

— Ни хрена себе… — зачесал в затылке Вожников. — Значит, монголо-татарское нашествие предсказано Библией?

— Откровением Иоанна Богослова, — поправила его Изабелла, не переводя этой фразы монаху. — Он святой апостол и евангелист. Он не может ошибаться.

— Но ведь ничего этого никогда не было! Ни монголов, ни ига… Весь тринадцатый век на Руси — это вообще эпоха строительства монастырей! Плюс Сарайская епархия. Если по Иоанну судить, выходит, это сам Сатана митрополитам нашим охранные ярлыки выписывал?

— Ты богохульствуешь, путник. Если бы я не обещала тебе покровительство, то должна была бы немедленно проткнуть тебя мечом.

— Во, попадалово! — широко перекрестился Вожников и кивнул на монаха: — Переведи, пожалуйста, несколько слов.

— Хорошо, — смилостивилась шевалье.

— Отец Августин, — обратился к монаху Егор. — Ты помнишь, как советовал верить своим глазам, пальцам, ушам? Тому, что можно потрогать, увидеть, взвесить, как алхимическое золото. Прочему же ты сам не желаешь поступать точно так же? Мы с мудрым Хафизи Абру приехали из того самого мира, которому ты впариваешь о нашествии монголов. Но мы о нем никогда ничего не слышали. Как не слышал никто из живущих среди тамошних земель. Почему ты не желаешь нам верить?

— Когда мы говорили о золоте, мы обсуждали верность научных предположений, — ответил монах. — Когда мы говорим о маголах, мы подвергаем сомнению слово Божие. А это уже святотатство и богохульство! Многие из священников, что слышали слова мудрого сарацина, заподозрили в сем попытку сокрушить основу основ нашей веры: непогрешимость Писания. И были те, что предлагали взять Хафизи Абру под стражу и подвергнуть показательному наказанию. Слова сии могли показаться нашему аббату зело весомыми.