попадает внутрь организма. Чтобы получить вещество, с которым человек может работать, не подвергаясь опасности, нужно было очистить его до концентрации продуктов распада менее 1 к 10 миллионам. А в связи с сильной радиоактивностью выведенных из реакторов стержней все работы с ними, за исключением окончательной химической обработки, необходимо было производить в дистанционном режиме, за толстыми защитными экранами.

Группа Сиборга разработала два процесса очистки, воспользовавшись разными химическими свойствами разных валентных состояний плутония. В одном из процессов в качестве носителя использовался фосфат висмута, в другом – фторид лантана. Фосфат висмута, количество которого было определено пропорциональным масштабированием данных экспериментов Металлургической лаборатории, служил для основной очистки от урана и продуктов распада. Фторид лантана, который применяли на опытных моделях в Ок-Ридже, обеспечивал осаждение плутония из больших объемов раствора, в котором он образовывал взвесь.

Хэнфорд был крупнейшим предприятием, которое когда-либо строила и эксплуатировала компания Du Pont; корпуса химической очистки были не самыми маленькими из его сооружений. «Исходно считалось, что понадобятся восемь очистных установок, – писал Гровс, – затем шесть, затем четыре. Наконец, основываясь на рабочем опыте и информации, полученной на оборудовании половинного масштаба в Клинтоне, мы решили построить всего три установки, две основные и одну резервную». Из соображений безопасности установки возвели за горой Гейбл, в 16 километрах к юго-западу от расположенных у реки реакторов. Каждый из корпусов имел 244 метра в длину, 20 метров в ширину и 24 метра в высоту. Эти бетонные сооружения были такими массивными, что рабочие окрестили их «Куин Мэри», по названию британского океанского лайнера, хотя его длина была в пять раз меньше. По сути дела, «Куин Мэри» были просто огромными бетонными коробками, говорит Гровс, защитными корпусами, «в которых имелись индивидуальные отсеки, содержащие разные части оборудования, занятого в технологическом процессе. Для защиты от сильной радиоактивности эти отсеки были окружены бетонными стенами двухметровой толщины и закрыты сверху бетонными плитами толщиной 1,8 метра»[2510].

В каждой «Куин Мэри» было сорок отсеков, и крышка каждого отсека, которую можно было снять при помощи мостового крана, перемещавшегося вдоль всего вытянутого ущелья корпуса, весила 35 тонн. Облученные стержни, выведенные из производственного реактора, выдерживали в бассейнах с водой пятиметровой глубины до тех пор, пока не распадались самые активные и, следовательно, короткоживущие продукты деления. Окружавшая их вода светилась голубым светом из-за черенковского излучения заряженных частиц – своего рода аналога хлопка, раздающегося при пролете сверхзвукового самолета. Затем стержни перевозили в экранированных ящиках, погруженных в специальные железнодорожные вагоны, в одну из «Куин Мэри», где их прежде всего растворяли в горячей азотной кислоте. Стандартная группа оборудования занимала две ячейки. В нее входили центрифуга, коллектор, осадитель и растворный бак; все они были сделаны из специально изготовленной нержавеющей стали, особо стойкой к коррозии. Жидкий раствор, в который превращались стержни, перемещался между этими модулями через пароструйные сифоны – их использовали вместо насосов, так как они требовали менее затратного обслуживания. В процессе очистки было три необходимых этапа: растворение, осаждение и центрифугирование для удаления осадка. Эти три операции повторялись снова и снова в каждой группе оборудования по всей длине очистного корпуса. Конечной продукцией были радиоактивные отходы, которые сбрасывали в подземные резервуары тут же на площадке, и малое количество высокочистого нитрата плутония.

После того как «Куин Мэри» были заражены радиоактивностью, сотрудники уже не могли входить в корпуса. Операторы оборудования должны были уметь обслуживать их исключительно при помощи средств дистанционного управления. Эти операторы обучались на предприятии Du Pont в Делавэре, в Ок-Ридже и на макете установки в самом Хэнфорде, но главный инженер Раймон Женеро хотел дать им более совершенную подготовку. И придумал, как это сделать: он велел операторам, которые прибыли в Хэнфорд в октябре 1944 года в количестве ста человек, установить технологическое оборудование в первом завершенном очистном корпусе средствами дистанционного управления, как будто корпус уже был радиоактивным. Они выполнили это задание, работая сначала довольно неуклюже, но постепенно приобретая все большую уверенность в управлении манипуляторами в ходе этого упражнения.

«Когда “Куин Мэри” начали работать, – вспоминает Леона Маршалл, – огромные клубы коричневого дыма, образующегося при растворении облученных стержней в азотной кислоте, вырастали над бетонными ущельями, поднимались на тысячи футов в воздух и, охлаждаясь, уплывали в сторону с дувшими в высотных слоях ветрами»[2511]. Стержни из реактора В начали поступать по железнодорожной ветке в очистную установку 221-Т с 26 декабря 1944 года. «Выработка в первых рабочих циклах установки… составляла от 60 до 70 %, – с гордостью отмечает Сиборг, – [и] достигла 90 % в начале февраля 1945 года»[2512]. Подполковник Франклин Т. Матиас, представитель Гровса в Хэнфорде, лично отвез первую маленькую порцию нитрата плутония на поезде из Портленда в Лос-Анджелес и передал ее там курьеру службы безопасности Лос-Аламоса. После этого материал – разделенный на маленькие докритические партии в металлических контейнерах, упакованных в деревянные ящики, – перевозили в Лос-Аламос под конвоем на военной санитарной машине через Бойсе, Солт-Лейк-Сити, Гранд-Джанкшен и Пуэбло.

Бертран Гольдшмидт, французский химик, работавший с Гленном Сиборгом, использует для описания наивысшей точки развития Манхэттенского инженерного округа во время войны следующее яркое сравнение. Это было, пишет он в своих воспоминаниях, «потрясающее американское предприятие, создавшее за три года, ценой двух миллиардов долларов, огромный комплекс заводов и лабораторий – не уступавший размером всей автомобильной промышленности Соединенных Штатов того времени»[2513].

Одной из загадок Второй мировой войны было отсутствие ранних и упорных усилий американской разведки, направленных на определение того, насколько Германия продвинулась в направлении создания атомной бомбы. Если, как неоднократно подчеркивают документы, Соединенные Штаты были серьезно обеспокоены возможностью появления у Германии такого неожиданного секретного оружия, способного обратить вспять ход войны, почему же ни их разведывательные организации, ни сам Манхэттенский проект не организовали масштабной кампании шпионажа в этой области?

Вэнивар Буш поднимал вопрос о шпионаже во время своей исторической встречи с Франклином Рузвельтом 9 октября 1941 года, когда Буш проинформировал Рузвельта об отчете MAUD. Однако тогда директор OSRD не получил удовлетворительного ответа, возможно, в связи с тем, что Соединенные Штаты еще не участвовали в войне. Гровс в своих мемуарах перекладывает ответственность на существовавшие тогда разведывательные службы – армейское Управление G-2, Управление военно-морской разведки и Управление стратегических служб, бывшее предшественником ЦРУ, – и объясняет недостаточность имевшейся у них информации «неприязненными взаимоотношениями, развившимися между [ними]»[2514]. Почему сам он занялся этим вопросом только в конце 1943 года, когда Джордж Маршалл прямо попросил его это сделать, Гровс не рассказывает. Одной