делать, я думаю, — сказала Флора. — Мой отец был очень зол. Он сказал, что я сама виновата в том, что сбежала, устроила кучу неприятностей и не отвечала на письма. Когда мы вернулись домой, он очень разозлился на меня за то, что я читала песнопения и занималась радостной медитацией. Он думал, что я пытаюсь остаться в религии… Он не понимал, что я не могу остановиться… Я видела Утонувшего Пророка, стоящего за дверями, иногда я видела ее отражение в зеркале в ванной комнате, прямо за собой, я оборачивалась, но ее уже не было. Я не рассказывала ни о папе, ни о мачехе, потому что Утонувший Пророк просил меня не делать этого — то есть, я думала, что она просила меня не делать этого….

— Откуда ты знаешь, что это не Утонувший Пророк?

Робин начинало казаться, что все это было ужасной ошибкой. Она и представить себе не могла, что Уилл попытается перевоспитать Флору, и повернулась, чтобы посмотреть на Пруденс, надеясь, что та прекратит этот разговор, но Пруденс просто слушала с нейтральным выражением лица.

— Потому что она перестала появляться, после того как я прошла курс лечения, но прошло много времени, прежде чем я обратилась к врачу, потому что папа и мачеха все время говорили, что мне нужно либо снова поступать в университет, либо устраиваться на работу, и я должна была заполнять анкеты и прочее, но я не могла сосредоточиться… и я не могла им ничего рассказать…

— Я родила там ребенка, и он умер. Она родилась мертвой. Пуповина была обмотана вокруг шеи.

— О Боже, — сказала Робин, не в силах сдержать себя. Она снова была в общежитии, повсюду кровь, она помогала принимать роды у Вэн.

— Они наказали меня за это, — сказала Флора, слегка всхлипывая. — Они сказали, что это моя вина. Они сказали, что я убила ребенка, что я плохо себя вела. Я не могла рассказать об этом ни папе, ни мачехе. Я вообще никому не рассказывала о ребенке, пока не начала встречаться с Пруденс. Долгое время я не знала, действительно ли у меня был ребенок или нет… но позже… намного позже… Я пошла к врачу на осмотр. И спросила у нее: “Я родила?” — И она, конечно, подумала, что это очень странный вопрос, но ответила “да”. Она могла сказать. По ощущениям.

Флора сглотнула, затем продолжила:

— После ухода я разговаривала с одним журналистом, но и ему я не рассказала о ребенке. Я знала, что Утонувший Пророк может убить меня, если я заговорю с ним, но я была в отчаянии и хотела, чтобы люди узнали, насколько плоха церковь. Я подумала, что если папа и мачеха прочитают мое интервью в газете, они лучше поймут, что мне пришлось пережить, и простят меня. Я встретилась с журналистом, рассказала ему кое-что, и в ту же ночь пришла Утонувший Пророк, она плавала за моим окном и говорила, чтобы я покончила с собой, потому что я предала всех в церкви. Я позвонила журналисту и сказала, что она пришла за мной, и чтобы он написал эту историю, а потом я перерезала себе вены в ванной.

— Мне очень жаль, — сказала Робин, но Флора не подала виду, что услышала ее.

— Потом мой отец сломал дверь в ванную, меня отвезли в больницу, диагностировали психоз и поместили в психиатрическое отделение. Я пролежала там целую вечность, они давали мне кучу лекарств, и мне приходилось посещать психиатра раз пять в неделю, но в конце концов я перестала встречаться с Утонувшим Пророком.

После выписки из больницы я отправилась в Новую Зеландию. Мои тетя и дядя занимаются бизнесом, в Веллингтоне. Они вроде как придумали для меня работу….

Голос Флоры прервался.

— И ты больше никогда не видела пророка? — спросил Уилл.

Разозлившись на него за то, что он сохранил свой инквизиторский тон после всего, что Флора только что им рассказала, Робин пробормотал “Уилл!”, но Флора ответила.

— Нет, видела. То есть, это была не совсем она — это была моя вина. В Новой Зеландии я много курила травки, и все началось снова. Я попала в другую психиатрическую больницу на несколько месяцев, после чего тетя и дядя посадили меня обратно на самолет до Лондона. Я им надоела. Они не хотели брать на себя ответственность.

Но после Новой Зеландии я больше никогда ее не видела, — сказала Флора. — Только, как я уже говорила, иногда, если я выпью, мне кажется, что я снова слышу ее… но я знаю, что она не настоящая.

— Если бы ты действительно думала что она не настоящая, ты бы обратилась в полицию.

— Уилл… — сказала Робин и была проигнорирована.

— Я знаю, что она существует, и она придет за мной, — продолжал Уилл с отчаянной бравадой, — но я все равно собираюсь сдаться. Так что либо ты действительно веришь в нее и боишься, либо не хочешь, чтобы церковь была раскрыта.

— Я хочу, чтобы их разоблачили, — решительно заявила Флора. — Вот почему я говорила с журналистом и почему я сказала, что встречусь с тобой. Ты не понимаешь, — сказала она, начиная всхлипывать. — Я все время чувствую себя виноватой. Я знаю, что я трусиха, но я боюсь…

— Утонувшего пророка, — торжествующе сказал Уилл. — Вот. Ты знаешь, что она настоящая.

— Есть вещи, которых стоит бояться больше, чем Утонувшего Пророка! — пронзительно сказала Флора.

— Что — тюрьмы? — пренебрежительно сказал Уилл. — Я знаю, что попаду в тюрьму, если она не убьет меня первой. Мне все равно, так будет правильно.

— Уилл, я уже говорила тебе: нет никакой необходимости сажать вас обоих в тюрьму, — сказала Робин. Повернувшись к Флоре, она сказала: — Мы считаем, что иммунитет от судебного преследования может быть обеспечен, если ты будешь готова дать показания против церкви, Флора. Все, что ты сейчас описала, ясно показывает, насколько ты была травмирована тем, что произошло с тобой на ферме Чепмена. У тебя были веские и обоснованные причины не говорить.

— Я пыталась рассказать об этом людям, — в отчаянии сказала Флора. — Я говорила своим психиатрам самые ужасные вещи, а они говорили, что это часть моего психоза, что мне все привиделось, что это все галлюцинации пророка. Это было так давно, а теперь… Все