Как только выяснилось, что «Кавказ» прошел мимо носа кучки ультрапатриотов, свивших гнездо в «Голосе Кавказа», травля против меня сразу прекратилась.

В конце декабря я устроил у себя завтрак ближайшим сотрудникам по газете и типографии. Завтрак шел в мирных и задушевных тонах, как вдруг Авдеев высказал по моему адресу бестактную и резкую шпильку, заставившую всех своею неожиданностью широко открыть глаза. Не подозревая еще, в чем дело, я мягко оборвал его, приписав выходку только отсутствию у него воспитанности.

31 декабря я выпустил последний номер газеты[676]. В тот же день явился в редакцию Кетхудов с несколькими новыми служащими и стал забирать имущество газеты, держа себя совершенно по-хамски, игнорируя мое присутствие.

Одновременно было объявлено, что часть служащих, между ними П. А. Лавров и управляющий конторой Сосновский, уволены от службы.

Все же мои сотрудники проявили в отношении меня благородный жест, которого я, по общей обстановке, не ожидал. Просили меня принять прощальный ужин от имени сотрудников газеты и типографии. Я согласился, поставив условием, чтобы все в материальном отношении было возможно скромно.

Ужин состоялся в гостинице «Лондон»[677], причем лидерствовал на нем Н. Н. Макаров, с добродушным юмором вспомнивший в своей речи, как мы с ним едва не поссорились после увольнения Белинского.

А в один из следующих дней мы снялись общей группой.

Из сотрудников отказались чествовать меня только два репортера: Павлов и Кротков. И было — почему.

Суд с Павловым

Через несколько дней во всех тифлисских газетах появилась заметка, что репортер «Кавказа» Павлов предъявил ко мне судебный иск за недоплаченный гонорар.

Я уже упоминал, что Павлов, непроходимый лентяй, систематически недорабатывал числа строк, за которые он получал фиксированное жалованье, и что я пригрозил, не уменьшая фикса, удержать недоработанное из рождественских наградных. Так как Павлов, в связи с предстоящим моим уходом, принял относительно меня весьма нахальный тон, я распорядился свою угрозу при выдаче наградных осуществить.

Теперь Казаналипов и компания склонили Павлова устроить мне по этому поводу судебный скандал. Конечно, выиграть это дело было нельзя, но наговорить на суде по моему адресу гадостей и затем все это напечатать было возможно, — тем более, что в моем распоряжении печати больше не было.

Вскоре я получил повестку от городского судьи с вызовом на 20 января.

Обратился за помощью к молодому еще, но весьма способному адвокату А. В. Кусикову и объяснил ему всю обстановку, передав в его распоряжение платежные ведомости.

Мои предположения оправдались. Свидетелями со стороны Павлова явились: Белинский, в роли лидера, затем Кротков, изгнанный из конторы за воровство Горбанев, бывшие корректора Радике и Крыжановский, — словом, все потерпевшие крушение по деятельности в «Кавказе». Но, кроме того, были еще приведены репортеры других газет, — вероятно для того, чтобы показать на суде различие положения репортеров у меня в «Кавказе» и в других газетах. Когда вся эта компания, с испитым лицом Белинского во главе, с хромым репортером «Тифлисского листка» и др., потянулась в свидетельскую комнату, впечатление от этой литературной, с позволения сказать, братии было удручающее.

Главным свидетелем с моей стороны был Авдеев, а затем Лавров и Сосновский. Только после я узнал, что готовилось жестокое предательство: Авдеев должен был на суде переменить фронт и стать свидетелем против меня.

Защитник истца, изгнанный из Государственного банка чиновник Кушнир, теперь ставший частным поверенным — «аблакатом», был неприятно поражен, увидев, что моим представителем является настоящий присяжный поверенный.

Судья приступил к слушанию дела. Я заявляю, что уступаю защиту своих интересов присяжному поверенному Кусикову, и сажусь в сторону.

Кусиков немедленно подносит сюрприз: заявляет, что на основании такого-то сенатского решения дела подобного рода не могут разрешаться свидетельскими показаниями, но лишь документальными данными.

Судья оторопел, а Кушнир подскочил на месте как ужаленный. Вся их сложная затея со скандалом обещает рухнуть…

— О каком решении вы говорите?

Кусиков указывает его судье. Справка в книге сенатских решений… Да, Кусиков прав.

Судья объявляет, что свидетели допущены не будут к показаниям.

Недоумевающая орда свидетелей со стороны истца выходит вся сразу из свидетельской комнаты.

— Что произошло? — волнуется Белинский.

Кушнир ему объясняет.

— Это надо проверить! — гудит Белинский.

После непродолжительного рассмотрения документов судья Павлову в иске отказывает.

Кушнир заявляет о переносе дела в окружной суд и требует приложения к делу копии «договора между канцелярией наместника и мною об условиях издания мною газеты».

Кусиков возражает:

— Я утверждаю, что такого договора вообще не существует. Но если бы он и существовал, то это касалось бы только канцелярии и Стратонова. Павлов же здесь не при чем!

Судья снова отказывает Кушниру, не понимающему, в чем дело. А дело было в том, что договора действительно не было; был же доклад Петерсона наместнику об условиях передачи мне издания, утвержденный наместником.

Рассмотрение дела кончено, но стороны не расходятся. Группа сторонников Павлова совещается под главенством Белинского. Они приходят к решению, которое через Сосновского мне сейчас же сообщается. Решено завтра во всех газетах по поводу этого процесса напечатать обо мне такие вещи, чтобы я оказался вынужденным привлечь редакторов к судебной ответственности, а тогда они, свидетели, выскажут по моему адресу на суде то, что им не удалось высказать сегодня.

— Передайте им, — говорю Сосновскому, — от меня, что, если такие заметки появятся, я не стану с редакторами судиться, а каждого по очереди вытяну на дуэль.

Не сомневаясь, что завтра пакости обо мне напечатаны будут, стал готовиться. Переговорил по телефону с капитаном К. Л. Балбашевским, намекнув ему, в чем завтра, по всей вероятности, понадобятся его услуги. Он согласился. Вторым секундантом решил просить быть моего генерала С. С. Данилова, но пока не тревожил старика. На весьма вероятный печальный для меня исход стал приводить свои дела в надлежащий порядок.