* * *

Фёдор лежал на боку, обхватив себя рукой поперёк. Его взгляд бестолково пялился в стену. Сон не мог идти к нему, гнусное тянущее недомогание разбило всё его тело.

Уже отчаявшись найти покой этой нощью, опричник поднялся с ложа, потирая затылок. Оглядев свои покои, Басманов слушал взволнованное сердце своё. Трепетало оно горькой болью да изнывало тревогой. Пред очами его стоял образ великого царя, сражённого новым горем, которое было много больше его самого. Во рту ещё стоял вкус собственной крови, к коему Фёдор уж успел привыкнуть.

Тихо вздохнув, опричник обхватил себя руками. Он обратил взор к лампадке. Неведомо было и самому, чем ведом он был, когда вставал на колени и когда сложил руки свои в молитве. Долгое время рассудок его безмолвствовал. Никакая молитва не шла на ум.

«Отче… – воззвал Фёдор, и брови его хмуро свелись, – неужто не видишь Ты? Мало ли он пережил? Мало ли сродников и друзей схоронил? Даруй прощение, Отче, и сердце его исцели, израненное, измученное, страждущее и неспокойное. Яко Благ и Человеколюбец, аминь».

* * *

Ещё заря не занялась на ясном небосводе, когда Генрих возвращался с охоты. Уж завидя кабак, немец вовсе не спешил скинуть поклажу свою. Заместо того он обернулся, заслышав знакомый голос и ржание Данки. И впрямь слух не обманул Штадена – то нынче был друг его.

– Чего ж в рань такую? – вопрошал немец, и лицо его помрачнело, стоило Басманову подъехать ближе.

Рассечённая губа и синяк были больно уж приметны на белом лице Фёдора. Штаден хмуро свёл светлые брови, понимая, сколь скверно нынче и тело, и дух Фёдора. Когда Басманов спешился, шаг его был шатким – он держался одной рукой за седло.

– Будь другом – не спрашивай, – слова Фёдора лишь большей хмурости навели.

Штаден внимательно поглядел на синяк – и впрямь было сложно упустить эдакое.

– Пойдём, Тео, – молвил Генрих, придерживая друга за плечо.

Со двора вышел Шура-цыган и принял дичь от Штадена. Раскланявшись, черномазый что-то протараторил на своём наречии да поспешил прочь, на кухню. Они переступили порог кабака. Фёдор рухнул почти сразу же, прислонившись спиной к стене. Его взор уставился куда-то вверх, покуда немец достал водки. Басманов охотно выпил безо всякой закуси. Генрих не приставал с расспросами. Они молча пили водку, и наконец Фёдор вздохнул с облегчением – боль притупилась.

Белые пальцы Басманова – безо всяких перстней уж и непривычно было глядеть – тревожно стучали по столу. Он тихо усмехнулся сам себе под нос, мотая головой, предвидя уж и точно ведая, какой вздор, какой вздор.

– Он кого-то видит, – тихо произнёс Басманов, не подымая взор.

Немец, всё ждавший, как друг молвит чего, был весь во внимании.

– Порой таращится… Жуть, – цокнул Фёдор.

Штаден сглотнул, видя, как друг сжал кулак, скомканно говоря об том.

– Там, видать, и впрямь кто-то есть, – продолжал Фёдор, мотая головой да упёршись рукой о переносицу.

– Ты хоть спал нынче? – вопрошал Генрих, кладя руку на плечо Басманова.

Фёдор нездорово усмехнулся, и Штаден скоро заверился в своей догадке.

– Пойдём. Айда со мной, – молвил немец, поднимаясь со своего места.

Генрих отвёл Фёдора по лестнице наверх и отпер свои покои. Басманов рухнул в кровать и чуть ли не сразу забылся сном.

– Тут точно никого нет, – добро заверил Генрих.

– Ты тоже поспи. Нынче ж служба ещё, – только и успел молвить Фёдор, прежде чем забыться сном.

Генрих напоследок оглядел покои и, заверившись, что всё славно, оставил Басманова.

* * *

Когда чуть перевалило за полдень, Фёдор воротился в Кремль. Едва он вошёл в трапезную, взоры – украдкой али прямые – разом обратились на него. Сам же молодой опричник первым же делом искал владыку. Место во главе стола пустовало. Фёдор сам не ведал, что за чувство прильнуло к его сердцу, но всяко решил об том не тревожиться. Он сел возле отца, поздоровавшись с ним коротким кивком. Хоть волосы и закрывали пол-лица сына, Алексей сжал губы да насупил брови, видя синяк.

Фёдор, будто бы предчувствуя расспросы отца, коротко мотнул головой. Басман лишь глубоко вздохнул, покосясь сперва на царское место, что доныне пустовало, а потом и на вход. Фёдор же приступил к трапезе, превозмогая внутреннюю тягость. Едва он откусил ломоть хлеба, так замер, насилу сдерживая протяжный стон. Он совладал с собой, зажав кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

Фёдор прикрыл рот рукой, выплёвывая непережёванный кусок хлеба. Ещё до того, как он поглядел на свою руку и приметил тёмные пятна, он распробовал вкус крови. Злобно бросив еду на пол, он спешно встал из-за стола да пошёл прочь, не внимая ничему. А за столом прошёлся шёпот, пущай и многие благоразумно хранили молчание, будто и вовсе не глядели на молодого Басманова. Средь тех безмолвствующих был и Малюта, но улыбка его была красноречивей всякого пересмешка. Алексей громко прочистил горло, ударив о стол, – и братия притихла.

Едва Фёдор вышел во двор, так сплюнул наземь. Уж стал конец лета, и слабый ветерок трепал траву, успевшую пожухнуть. Он быстрым шагом подошёл к бочке, скидывая наземь крышку. Он лихо зачерпнул воды и прополоскал рот. Студёная вода успокоила опухшую десну на какое-то время, но стоило Фёдору сплюнуть, как боль возвращалась.

Ещё пару раз ополоснув рот, Басманов взбесился с того неуёмного огня, что мучил его. Он впился дрожащими руками о край бочки. Нечто гнусным удушьем подступилось к горлу, мучая до горячих слёз душу его. В исступлённой ярости Басманов опрокинул бочку с водой и бездумно пнул пару раз, да с такой лихой силою, что едва ль не потерял равновесия. В тот миг он обернулся и, увидев Вяземского, быстро унялся. Фёдор перевёл взгляд на бочку, что покачивалась на земле.

– Федь? – молвил Афоня, поглядывая на Басманова, покуда тот не поднимал взгляда.

Глубоко вздохнув, Басманов убрал прядь за ухо, обратившись взором к князю. Вяземский не мог скрыть смущения на лице своём, завидев синяк в такой близости. Афанасий поджал губы, покуда взгляд его тревожно дрогнул. Пускай Фёдор, как уж пристало, ловко совладал со своим недугом и быстро принял беспечный вид, но от взора Вяземского никак не ускользнуло случившееся в трапезной.

– Княже, – кивнул Фёдор, прикрывая едва очи от солнца.

– По службе мне надобно метнуться к одному своему немцу, – произнёс Афанасий.

Басманов вскинул бровь, точно вопрошая – аль какая помощь от самого Фёдора нужна?

– Он сносно врачует – поди, тем и выжил нынче, – пояснил Вяземский, поглядывая на синяк.

Долгих раздумий уж не было – щека горела, и все мысли Фёдора были лишь об том,