* * *

Альберт щурил слабые глаза, стараясь подставить лицо Фёдора к свету. Остриё резца впивалось в разгорячённую опухшую десну. Многого умения требовалось к тому, чтобы выскоблить раскрошившийся скол с зуба. Басманов стиснул кулаки, держась за стол да за резной подлокотник, и стойко сносил боль, покуда немец врачевал его.

Сидя поодаль, Афанасий и впрямь диву давался, как Фёдор и не дёрнул головой, покуда Альберт делал своё дело. Наконец немец отстранился да протянул Басманову настойку на горькой дяге. Фёдор прополоскал ей рот – жжение нахлынуло такое, что заглушило всякую боль. Сплюнув, Басманов утёрся тыльной стороной ладони да переводил дух.

– Всё заживёт, – заверил Альберт.

Вяземский довольно кивнул обещанию немца, но больно смущало его нынешнее положение молодого Басманова.

– Рад слышать, – молвил Вяземский, а сам поглядывал на Фёдора.

Сидел опричник, понурый и унылый, клоня голову книзу. Альберт был сведущ, что за человек Афанасий и что за службу несёт, а посему откланялся, да понял, что нужно оставить князя – авось надобно потолковать без лишних. Вяземский не спешил заводить разговор. Просто не ведал, с чем подступиться.

Фёдор поднял взгляд да повёл бровью со слабым кивком, абы спрашивая – чего? Афанасий глубоко вздохнул и уж было открыл рот, чтобы молвить, но что-то внутри пресеклось. Фёдор пожал плечами, поднимаясь со стола. Басманов подошёл к ставнице, где сразу заприметил поднос с водкой. Фёдор налил Афанасию и себе. Они молча выпили.

– Федь… – молвил Вяземский.

– Ты славный, Афонь, – кивнул Фёдор, отходя от князя.

Басманов рухнул на сундук, прислоняясь спиной к холодному камню, да запрокинул голову кверху.

– Но право, не серчай – уж задушевно нынче не поболтаю, – молвил Фёдор. – И избави от проповедей – наслушался, поверь, сполна наслушался. Не проберут тупую башку мою дурную.

Афанасий внимал той речи, и по мере того, как путаные слова бездумно брели, будто бы спотыкаясь друг о друга, князю всё неспокойней делалось. Фёдор смолк да, подавшись вперёд, упёрся локтями о колени, хмуро глядя в пол перед собой. Вяземский вернулся к письму, от коего отвлёкся. Что-то досадно гудело в рассудке князя, но всяко Афанасий решил об том не тревожиться. Тишину разбавлял скрежет пера. Цокнув, Фёдор провёл рукой по своему лицу и поднял взгляд на Вяземского.

– Прости, Афонь, – молвил Басманов, положа руку на сердце.

Вяземский подивился такой перемене.

– Это было впрямь грубо… – с досадой добавил Фёдор, потирая затылок. – Погано мне, от и злой как пёс.

– Я служу с твоим батюшкой, да при светлом нашем владыке – слыхал и погрубее, – добродушно усмехнулся Вяземский.

Фёдор улыбнулся в ответ, осторожно касаясь своей щеки, и с превеликой отрадой отметил, что боль мало-помалу угасает.

* * *

Иоанн сидел на берегу реки. Руки его ласкали мягкие травы. Зорким взором царь глядел на ту сторону, где ходил его брат Владимир, точно ища чего-то. Его беспокойный взор блуждал из стороны в сторону, точно не ведал вовсе, где очутился. Иоанн мог усмирить внутренний порыв свой и не подымался с места, не подавал голоса, лишь молча наблюдал за братом. Отчего-то ведал, что окликнуть – к беде.

Но всяко в одно мгновение братья пересеклись взглядами. Сердце Иоанна сжалось, и холод проник в нутро его. То было короткое мгновение, мимолётное и скорое – и Владимир продолжил блуждать, сам не ведая, чего ищет. От сердца отлегло. Иоанн глубоко вздохнул, чувствуя, как к его руке прильнули мягкие объятия. Владыка прикрыл тяжёлые веки.

– Остави меня, – попросил Иоанн.

– Оставлю, муж мой, – тихо и ласково лилась речь царицы Анастасии. – Как только отмстишь за гибель мою и детей наших, так оставлю.

Иоанн свёл брови, с ужасом готовый внимать.

– Назови их, – дрожащим голосом молил царь.

– Ведомо тебе ж, – был ответ, и видение стихло.

Иоанн лежал, отверзши очи и глядя в каменные своды. Несколько мгновений потолки дрожали, точно сквозь огненную дымку. Царь сел в постели, проводя рукой по лицу. Очи ссохлись и яро щипали, и принял то владыка платою за откровение, коего причастился сей нощью. Иоанн, не отошедший ото сна, мутным взором глядел впереди себя, до кощунства явственно видя, что грядёт нынче.

* * *

Первый круг братии всё ожидал явления владыки. Холода приступились нынче много раньше обычного – посреди осени уже дули ветра с сурового севера. В палате топили, и треск поленьев пощёлкивал в тиши. Давненько царь не собирал опричников – как Владимир усоп, едва с кем владыка обменивался хоть парой слов.

У каждого нынче были свои домыслы, что же преломило настрой государя, и всяко каждый смиренно выжидал, как явится владыка. Опричники перекинулись меж собой взглядами – безмолвно и вместе с тем красноречиво приметив, что молодого Басманова вновь отчего-то недостаёт.

Наконец царь явился в сопровождении Фёдора. Басманов проводил владыку до самого его трона во главе стола, а сам сел подле отца. Алексей нынче был угрюм. Иоанн глубоко вздохнул, постукивая пальцами по столу. Пронзительный взор его устремился на Малюту. Скуратов положил руку на грудь да поднялся с докладом.

– Слуг Старицких уж допросили, царь-батюшка, – молвил Григорий. – Велено им было к осени уж всё ценное свезти к Новгороду. Боле ничего не ведают – иначе бы выложили.

– Я долго терпел, – тихо произнёс Иоанн, жестом веля опричнику смолкнуть.

Затихли все. Иоанн взирал в пустоту, которая начинала дрожать пред его очами. Сглотнув, царь с непомерным упоением смирил бредни и безумия, что грызли его разум. Всё прояснилось. Впервые за долгие годы. Иоанн перевёл дыхание, не веря той тишине, что воцарилась в его рассудке. Холодная, смиренная трезвость. Всё то время опричники выжидали царской воли.

Фёдор читал перемены в образе Иоанна, и сердце волновалось боле и боле каждый миг. Не будь за советом отца, чёрта с два он бы оставался сидеть на месте и видеть, как незримые силы оковали разум царя.

– Слишком долго терпел, – произнёс владыка, открывая глаза.

Фёдор сглотнул. Он не узнавал владыки своего Иоанна.

– Сровнять Новгород с землёй, – приказал царь.

Глава 8

Кусачий мороз расходился по раскрасневшимся рукам. Мелкие белые крупицы кружились в студёном воздухе. Всё замерло во страшном ожидании. Алексей Басманов сжимал секиру, собираясь с духом. Царь восседал на троне, не отводя взгляда со своего слуги. К Басману подволокли изменника.

– Сука ты, – в хриплом бессилии шептал тот, подымая разбитый, мутный взор свой. – Я ж крёстный сына твоего.

Алексей не молвил ни слова, как упомянули его новорождённое чадо. Заместо того разум занялся суровой решительностью. Басманов взвёл секиру и одним милосердным ударом пресёк страданье. Сим же вечером Алексей допоздна засиделся в царских покоях. Они пили с владыкой крепкую водку.

– Стало быть, нынче тебе, Лёш, – молвил