Для нас до этих пор все шло благополучно, однако, преследуя убегавших врагов, за которыми неслись галопом победители, я начал беспокоиться об исходе этой странной битвы, поскольку более низкие горы, показавшиеся на обоих берегах Кинцига, свидетельствовали о том, что мы приближаемся к тому месту, где ущелье заканчивается. Было вполне вероятно, что здесь мы найдем небольшую долину, полную пехоты, а ружейный огонь этой пехоты и орудийный огонь могли бы заставить нас дорого заплатить за наш успех. Но, к счастью, все оказалось не так, и, выйдя из ущелья, мы не заметили ни одного пехотинца, а только вражескую кавалерию, к которой принадлежал гусарский полк Отта, только что разбитый нами и в полном ужасе продолжавший спасаться бегством, увлекая за собой не менее 15 эскадронов, отступивших в направлении Ханау.

Тогда генерал Себастьяни вывел свои три кавалерийские дивизии, вскоре поддержанные пехотой маршалов Макдональда и Виктора и несколькими батареями. И, наконец, появились император и часть его гвардии. За ними шла остальная французская армия.

Это было вечером 29 октября. Мы стали бивуаками в соседнем лесу. От нас до Ханау и до австро-баварской армии оставалось не больше 1 лье.

Эпизод войны. — Битва при Ханау. — Отступление вдоль Рейна. — Последнее усилие врагов. — Азолан. — Бегство Чернышева. — Восстановление армейских корпусов

Вот по каким причинам Экзельманс остался сзади во время нашего продвижения по ущелью. Перед тем, как войти в долину, разведчики привели к нему двух пленных австрийских солдат, взятых в плен в тот момент, когда в отдалении от своей армии они мародерствовали и выпивали в уединенной деревне. Экзельманс велел одному из своих адъютантов допросить их по-немецки и был очень удивлен, когда они ответили ему на хорошем французском языке. Он спросил у них, где они так хорошо научились нашему языку. Один из этих несчастных, полупьяный солдат, думавший таким образом вызвать уважение к себе, воскликнул, что они были парижанами! Едва он произнес эти слова, как генерал, пришедший в ярость при виде французов, обративших оружие против своих соотечественников, приказал, чтобы их расстреляли на месте. Их схватили, и бедный парень, который, чтобы понравиться генералу, похвастался, что является французом, был убит, а его товарищ, протрезвевший от столь ужасного спектакля, стал протестовать, утверждая, что ни один из них никогда не был во Франции и что они родились в Вене, а родители их были парижанами, принявшими австрийское гражданство. Сами они считались гражданами Австрии и, будучи таковыми, были обязаны подчиниться закону о мобилизации и поступить на службу в тот полк, какой был им предписан. Чтобы доказать правдивость своих слов, он показал свой военный билет и билет своего неудачливого товарища. Этот документ подтверждал слова пленного. Наконец, уступив настояниям своих адъютантов, Экзельманс согласился помиловать беднягу.

Услышав в этот момент шум начинавшегося сражения, генерал захотел попасть в голову колонны, которой я командовал, но, прибыв к входу в ущелье, понял, что проникнуть в него и найти место в рядах кавалеристов он не сможет, столь быстрым был галоп двух полков, занимавших ущелье, преследуя неприятеля. После многократных попыток вклиниться в ряды кавалерии генерала вместе с лошадью столкнули с дороги, и он упал в Кинциг, где чуть не утонул.

Готовясь к сражению, император воспользовался ночью, чтобы уменьшить длину колонны наших обозов. Весь багаж был направлен к правому флангу в направлении Кобленца под охраной нескольких батальонов и кавалерии генералов Лефевр-Денуэтта и Мийо. Для армии это было большим облегчением.

Утром 30 октября император имел в своем распоряжении лишь пехотные корпуса Макдональда и Виктора, насчитывавшие всего лишь 5 тысяч штыков. Поддержкой им служили кавалерийские дивизии Себастьяни.

С той стороны, откуда мы прибыли, подступы к Ханау покрыты большим лесом, через который проходит дорога. Большие деревья этого леса дают возможность кавалерии передвигаться там без особых затруднений. Город Ханау построен на противоположном берегу Кинцига.

Генерал Вреде, не испытывавший недостатка в численности войск и орудий, совершил огромную ошибку, разместив свою армию так, что река была у нее за спиной. Это лишало армию противника поддержки, какую могли бы оказать ей укрепления Ханау. С этими укреплениями баварский генерал мог сообщаться лишь через мост при Ламбуа, оставшийся для него единственным путем к отступлению. Правда, позиция, которую он занимал, перекрывала дорогу на Франкфурт и на Францию, и он был уверен, что сможет помешать нам форсировать эту переправу.

30 октября на рассвете битва началась как большая охота. Несколько выстрелов из орудий, огонь наших пехотинцев и атака, осуществленная кавалерией Себастьяни, опрокинули первую вражескую линию, довольно неудачно выстроенную на опушке леса. Как только наши войска продвинулись вперед и наши эскадроны смогли действовать только на редких полянах, попадавшихся у них на пути, вольтижеры бросились по пятам за баварцами. Их гнали от дерева к дереву до самого выхода из леса. Там пришлось остановиться, и мы оказались лицом к лицу с вражеской линией, насчитывавшей 40 тысяч человек и защищенной огнем восьмидесяти орудий!

Если бы в этот момент с императором были все войска, которые он привел из Лейпцига, то яростная атака сделала бы его хозяином моста в Ламбуа, а Вреде дорого заплатил бы за свое безрассудство. Но корпуса маршалов Мортье, Мармона и генерала Бертрана, а также большой артиллерийский парк задержались при проходе через многочисленные ущелья, в основном через ущелье Гельнхаузен, и еще не прибыли, поэтому Наполеон имел в своем распоряжении всего 10 тысяч человек! Враги должны были бы воспользоваться этим моментом, для того чтобы быстро атаковать нас. Они, однако, не осмелились, и их колебания дали артиллерии Императорской гвардии время прибыть к месту сражения.

Как только у храброго генерала Друо, командовавшего артиллерией Императорской гвардии, на поле боя оказалось 15 стволов, он начал артиллерийский обстрел. Количество пушек в его линии постоянно возрастало, и наконец их число достигло пятидесяти. Генерал приказал им двигаться вперед, продолжая стрелять, несмотря на то что позади артиллерии было еще слишком мало войск, чтобы ее поддержать. Но сквозь густой дым от пальбы этой мощной батареи противник не мог увидеть, что орудия не имеют поддержки. И, наконец, прибыли пехотинцы Старой гвардии. Они пришли как раз в тот момент, когда ветер рассеял дым!

При виде их медвежьих шапок баварские пехотинцы, охваченные ужасом, в панике отступили. Генерал Вреде, желая любой ценой остановить эту панику, приказал атаковать нашу артиллерию всей австрийской, баварской и русской кавалерии, какая была в его распоряжении, и в один миг наша мощная артиллерийская батарея была окружена толпой вражеских всадников! Но, услышав голос неустрашимого генерала Друо, который был их командиром и со шпагой в руках подавал всем пример смелости и мужества, французские канониры, взяв в руки ружья, остались непоколебимы за орудийными лафетами и оттуда стреляли по врагу. Однако большое число неприятельских солдат в конце концов дало бы противнику возможность одержать победу, как вдруг по приказу императора вся кавалерия Себастьяни, а также вся кавалерия Императорской гвардии, конные гренадеры, драгуны, конные егеря, мамлюки, уланы и Почетная гвардия яростно бросились в атаку на неприятельских кавалеристов, убили большое количество врагов, рассеяли остальных и затем бросились на каре баварской пехоты, смяли пехотинцев, нанесли им большие потери, и баварская армия в панике бежала по мосту через Кинциг к городу Ханау.