Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маленький блитик, сын Га и профессора Эндла, выкапывал гальки из Вышнего Треугольника; пришлось его отшлепать.
– Ох, ну он и облблит! – вздохнула Га. – Что мне только с ним делать?
– В следующем году пойдет в школу, – сухо ответил Ун. – Там с ним разберутся.
– А что мне без него делать? – спросила Га.
Солнце поднялось уже высоко, и профессора выглядывали из окон своих спален. Им бы не понравилось, что нюры бездельничают, а уж маленьких блитов на террасы и вовсе не допускали. Так что Бу и все остальные торопливо разошлись по гнездам и мастерским.
Ко в тот же день отправился в пещеру Уби вместе с Бу. Вернулись они с мешками, полными аметистов, и несколько дней трудились, довершая завитушку, которую назвали Лиловые Волны, при починке Хрустальных Углов. Ко был счастлив; он пел за работой, шутил, а ночами они с Бу занимались любовью. Но Бу оставалась задумчива. Она все изучала цветные узоры на террасах и чем дальше, тем больше находила незримых мозаик, полных идей и значений.
– И все они о нюрах? – спрашивал старый Ун. Артрит не позволял ему подниматься на террасы, но Бу всякий вечер докладывала ему о своих открытиях.
– Нет, – отвечала Бу, – все больше о нюрах и облах вместе. И о блитах тоже. Но делали их нюры. Так что узоры совсем другие. Узоры облов никогда нюров не касаются – только самих облов и того, что делают облы. А когда начинаешь читать цвета, такие интересные вещи видятся!
Бу была так возбуждена и убедительна, что другие нюры Облинга принялись изучать цветные узоры и читать их значения. Практика эта перекинулась на другие гнезда, а потом и на другие города. Вскоре нюры вдоль всей реки узнали, что их террасы полны удивительных многоцветных мозаик и поразительных записей о нюрах, облах и блитах.
Многих нюров, однако, сама идея нервировала. Они упорно отказывались различать цветные узоры или признавать, что цвет камня может иметь хоть какое-то значение.
– Облы уверены, что мы ничего не изменим, – говорили эти нюры. – Мы их нюроблы. Они полагаются на нас, надеясь, что мы будем поддерживать в порядке их узоры, и успокаивать блитов, и сохранять спокойствие, чтобы они могли заниматься важной работой. Если мы начнем изобретать новые значения, менять привычки, нарушать узоры – чем это все кончится? Это просто нечестно по отношению к облам!
Но Бу таких речей слушать не желала. Жар открытий переполнял ее. Она уже не слушала молча – она говорила. Она говорила, бродя от мастерской к мастерской. А однажды вечером, набравшись храбрости и повесив на шею шнурок с кусочком бирюзы, который она называла своим самокамнем, Бу поднялась на террасы. Пройдя меж пораженных профессоров, она добралась до Ректорской мозаики, где прогуливалась и медитировала ректоресса Астл, знаменитая ученая, закинув за плечо старинную винтовку и пуская клубы дыма из трубки. Даже старший профессор не осмелился бы потревожить ректорессу в такое время. Но Бу направилась прямиком к ней, поклонилась, прикрыла глаза и голосом дрожащим, но ясным произнесла:
– Госпожа ректоресса, сударыня! Не будет ли госпожа ректоресса так добра и не ответит ли на мой вопрос?
Ректорессу такое неуважение к обычаям немало рассердило и расстроило.
– Эта нюра безумна, – обратилась она к ближайшему профессору. – Уберите ее, пожалуйста.
Бу отправили на десять дней в тюрьму, чтобы студенты насиловали ее когда вздумается, а потом еще на сто дней в каменоломни, добывать сланец.
Когда Бу вернулась в гнездо, она исхудала от тяжелой работы и была в тяжести после одного из изнасилований, но бирюзовой гальки не потеряла. Согнездники и сослуживцы приветствовали ее песнями, слова которых прочли в цветных узорах террас. А Ко той ночью успокоил ее нежностью и сказал, что ее блит – его блит, а его гнездо – ее гнездо.
А несколько дней спустя Бу прошла в колледж (через кухню) и пробралась (при пособничестве нюр-служанок) в комнату каноника.
Каноник Облинг-колледжа был очень стар и славился среди облов знанием метафизической лингвистики. Просыпался он по утрам медленно. Вот и тем утром он просыпался медленно и с некоторым недоумением воззрился на нюру-служанку, пришедшую раздвинуть занавеси и подать завтрак. Вроде бы служанка сменилась… Обл потянулся бы за ружьем, да еще не проснулся как следует.
– Привет, – проговорил он. – Ты новенькая, да?
– Я хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос, – сказала нюра.
Тут каноник совсем проснулся и пристально всмотрелся в поразительное создание.
– Имей совесть хоть глаза прикрыть, нюра! – воскликнул он, хотя не был, в сущности, особенно зол. Он был так стар, что позабыл почти все обычаи, а потому нарушение их его уже мало беспокоило.
– Никто другой не может ответить мне, – пояснила нюра. – Скажите, прошу вас, может ли быть словом в узоре сине-зеленый камень?
– О да, конечно! – ответил каноник, оживляясь. – Хотя, разумеется, цветовые словознаки давно отошли в прошлое. Представляют чисто археологический интерес для таких старых шутников, как я, ха. Цветослова не встречаются даже в самых архаичных узорах. Лишь в древнейших Учетных Книгах.
– А что этот цвет значит?
Каноник подумал было, что спит, – надо же, обсуждать с нюрой историческую лингвистику до завтрака! – но сон был забавный.
– Сине-зеленый оттенок – как у того камня, что ты носишь вместо украшения, – может, будучи употребленным в прилагательной форме, придавать узору качество неограниченного своеволия. Как существительное этот цвет может означать… как бы это выразить?.. отсутствие принуждения, бесконтрольность, самостоятельность…
– Свобода, – проговорила нюра. – Это значит «свобода»?
– Нет, дорогая моя, – поправил ее каноник. – Значило. Но больше не значит.
– Почему?
– Потому что это понятие устарело, – ответил каноник. Необычный диалог начал его утомлять. – А теперь будь хорошей нюрой: иди и напомни служанке, чтобы принесла мой завтрак.
– Выгляньте в окно! – выкрикнула безумноглазая нюра с такой страстью, что каноник даже испугался. – Гляньте на террасы! Посмотрите на цвета камней! Смотрите на узоры, сотворенные нюрами, мозаики, составленные нами, значения, нами данные! Смотрите, вот свобода! Смотрите, прошу вас!
С этой заключительной мольбой поразительное видение исчезло. Каноник лежал, глядя на дверь своей комнаты, и через пару секунд та отворилась. Вошла его привычная старая служанка, неся кувшин чая из каменки и горячий копченый лишайник.
– Доброе утро, господин каноник, сударь! – весело поприветствовала она его. – Уже проснулись? Чудесное утро!
Поставив поднос на столик у кровати, она раздернула занавеси.
– Сюда только что молодая нюра не заходила? – поинтересовался каноник нервно.
– Конечно нет, сударь. По крайней мере, я
