— Там, — ответил он.

— Там, — повторил Реджис. — Дзирт и Кэтти-бри. И ты скучаешь по ним, так же как и я. — Хафлинг подошел ближе и положил руку на мускулистое плечо Бренора. — И я знаю, что ты скучаешь по кошке, — сказал Реджис, вновь отвлекая дворфа от его мрачных мыслей.

Взглянув на него, Бренор не мог удержаться от улыбки. Упоминание о Гвенвивар напомнило Бренору не только о его конфликте с пантерой, но и о том, что Дзирт и Кэтти-бри, два его дорогих друга, не одиноки и способны на большее, чем просто позаботиться о себе.

Дворф и хафлинг еще долго стояли на склоне той ночью, молча, вслушиваясь в непрекращающийся ветер, давший долине ее имя, и ощущая себя гостями звезд.

* * *

Пополнив запасы продовольствия в Вингейте и завершив ремонтные работы, экипаж «Морской феи» вышел в море и вскоре оставил острова Муншэй далеко позади.

Но всего через день пути стих ветер. Они находились в открытом океане, в поле их зрения не было ни клочка суши.

Отсутствие ветра не остановило шхуну, на борту которой находился Робийярд. Но силы чародея были ограничены, он не мог наполнять паруса ветром в течение долгого времени и довольствовался тем, что обеспечивал медленное, но постоянное продвижение корабля.

Так, без всяких событий, проходили жаркие дни, «Морская фея» шла по океанской зыби, раскачиваясь и скрипя. Через три дня после выхода из Вингейта Дюдермонт установил строгое нормирование продуктов как в целях борьбы с участившимися случаями морской болезни, так и для экономии запасов продовольствия. По крайней мере, экипажу не приходилось беспокоиться о пиратах. Немногие корабли заходили так далеко, и уж во всяком случае не грузовые и не торговые суда, поэтому для пиратов здесь не было ничего привлекательного.

Единственными врагами команды были морская болезнь, солнечные ожоги и бесконечная скука дней, проведенных в окружении плоского водного пространства.

Лишь пятый день плавания принес некоторое разнообразие. Дзирт, находившийся на носу, увидел спинной плавник огромной акулы, плывущей параллельно курсу шхуны. Дроу сообщил это Вэйлану, который был в то время в «вороньем гнезде».

— Двадцать футов! — крикнул юноша, которому удалось, используя преимущество своего положения, разглядеть тень гигантской рыбы.

Вся команда высыпала на палубу и, издавая возбужденные крики, похватала гарпуны. Однако мысли о том, как загарпунить эту рыбину, куда-то исчезали, по мере того как Вэйлан сообщал морякам о все новых акулах, которых ему удавалось рассмотреть. Несмотря на то что во внезапно вспенившейся воде стало трудно различать их спинные плавники, по оценкам Вэйлана — несомненно, самым точным, — их окружала стая в несколько сотен акул.

Несколько сотен! И многие из них были такими же огромными, как та, которую заметил Дзирт. Возбужденные восклицания моряков быстро сменились молитвами.

Стая акул оставалась рядом с «Морской феей» в течение всего дня и последующей ночи. Дюдермонт полагал, что акулы просто не знали, что делать с судном, и, хотя никто из членов команды вслух не говорил этого, все надеялись, что прожорливые рыбы не примут по ошибке «Морскую фею» за мчащегося кита.

На следующее утро акулы исчезли — так же неожиданно и необъяснимо, как и появились. Дзирт провел большую часть утра, расхаживая по кораблю и даже взбираясь несколько раз на грот-мачту, в «воронье гнездо». Но акул не было видно.

— Они не отвечают нам, — заметила Кэтти-бри, встретив Дзирта, когда он в очередной раз спускался с грот-мачты. — Никогда. Я уверена, что у них свои пути, о которых мы ничего не знаем.

Эти слова поразили Дзирта, как откровение, напомнив ему о том, насколько мир вокруг него оставался непознанным, даже теми, кто, как Дюдермонт, провел большую часть своей жизни в море. Водная стихия и огромные существа, населявшие ее, жили по своим законам, которых он никогда не мог до конца понять. Осознание этого, вместе с созерцанием окружавшей их бесконечной водной равнины, напомнило Дзирту о том, как малы они были на самом деле и сколь огромной могла быть природа.

При всем том, чем он обладал, — при его подготовке, великолепном оружии, сердце воина, — он был бесконечно мал, всего лишь крошечным пятнышком на сине-зеленом гобелене.

Дзирт нашел эту мысль тревожащей и успокаивающей одновременно. Да, он мал и незначителен, один глоток для той рыбины, что легко догнала «Морскую фею». И все же он — часть чего-то гораздо большего, фрагмент некоей мозаики, которая была неизмеримо громаднее всего, что могло представить его воображение.

Он обнял за плечи Кэтти-бри, уютно соединив себя с другим, дополнявшим его фрагментом мозаики, и она доверчиво прижалась к нему.

* * *

На следующий день поднялся ветер, и шхуна устремилась вперед под дружные аплодисменты команды. Однако Робийярд скоро охладил их пыл. Чародей владел заклинаниями, позволявшими предвидеть изменения погоды, и сообщил Дюдермонту, что ветер был предвестником сильного шторма.

С этим они ничего не могли поделать. Поблизости не было никаких портов, вообще никакой суши, поэтому Дюдермонт приказал лишь закрепить все, что было возможно, и задраить люки.

Следующая ночь оказалась одной из худших в жизни Кэтти-бри. Никто из экипажа шхуны не мог припомнить такого сильного шторма. Дюдермонт и сорок членов команды укрылись под палубой корабля, а «Морская фея» мчалась сквозь бурю, длинный и стройный корабль швыряло из стороны в сторону, и несколько раз он лишь чудом не перевернулся.

Робийярд и Гаркл трудились не покладая рук. Робийярд находился на палубе большую часть времени, лишь иногда ненадолго укрываясь внизу и наблюдая за палубой с помощью магического глаза. Все это время он творил заклинания в попытках противостоять яростным ветрам. Гаркл, Гвенвивар и несколько моряков, перемещаясь на четвереньках, боролись с крысами и обследовали корпус корабля, передвигая ящики с продовольствием. У Гаркла оказалось несколько особенных заклинаний, которые позволили хорошенько осветить все вокруг, а еще — увеличивать в объеме дерево, чтобы заделывать трещины, появлявшиеся в корпусе судна. Моряки носили с собой куски просмоленного каната, которыми они затыкали течи.

Кэтти-бри, как и многие другие, чувствовала себя настолько плохо, что даже не могла двигаться. Корабль временами так сильно швыряло, что многие члены экипажа были вынуждены привязаться, чтобы не отскакивать рикошетом от стен и не нанести вреда друг другу. Бедному Данкину досталось больше всех. Как-то раз, потянувшись за предложенным ему куском каната, он полетел вверх тормашками и врезался в бимс с такой силой, что расшиб плечо и сломал запястье.

В ту ночь на борту «Морской феи» никто не спал.

Наутро корабль сильно кренился на левый борт, но по-прежнему был