– Ну, их так назвали в память о том губернском прокуроре, который, если помните, когда пошли слухи, что Павел Иванович Чичиков есть на самом деле или одноногий капитан Копейкин, или переодетый Наполеон, раздумался в полную силу, как это может быть… брык! – и помер. Так и здесь: как начнет какой-либо «научный прокурор», блюститель незыблемых физических теорий, задумываться, как это в самом деле может быть: с одной стороны, все вроде и есть, а с другой – совершенно ничего нет: ни вещества, ни тяготения… – брык! – и в ящик. Брык – и нет, и некролог. Ах, сколько тогда было содержательных некрологов!.. Я на учете, это избавляет меня от необходимости посыпать главу пеплом и разрывать на себе одежды: «От нас безвременно ушел…», «Мировая наука понесла невосполнимую потерю…» – во всех тех случаях, когда надо писать с нескрываемым облегчением: «Наконец-то отдал концы выживший из ума консерватор, который своим маразмом и авторитетом тормозил развитие целой отрасли физики!»

И признаюсь, я и сейчас вспоминаю об этой пандемии не без удовольствия. Тем более что это ведь они, они и сановные наставники их, все, кто стремится на научный олимп и говорит, что они патриоты наук, и то и се… аренды, аренды хотят эти патриоты, выгод, диссертаций, званий! – это они устроили меня так.

Ничего, ничего, молчание.

Таким манером интерес к Вишенке и непарнокопытным гуманоидам стал сникать.

Спецэкипаж распустили, спецкорабль перестроили на другие дела. Даже передачи оттуда никто более не ловил. Остался только термин «фантомные миры». Сама тема негласно оказалась под запретом – настолько все чувствовали себя не то ловко одураченными, не то просто дурнями.

Все – кроме меня. «Pas moi», как говорят французы.

…Что «фантомные миры» – разве и без них вокруг мало фантомных представлений, к которым мы привыкли и не удивляемся! Взять, например, то, почему во Вселенной так мало вещества? Ведь если распределить его по ней равномерно, то на объем Земли едва ли придется щепотка пыли. Что, не задумывались, не удивлялись, а, нет? Я удивился – и это был первый намек.

Или взять эти супермодные новинки астрофизики: квазары, пульсары – переменные звезды (всегда с сильным радиоизлучением, заметьте!), которые меняют яркость и спектр с бешеной частотой – до тридцати раз в секунду. Ну представьте: громадный мир, много больше Солнца – и его трясет так, что размеры, плотность, температура, даже темп ядерных реакций меняются с такой частотой. Тридцать раз в секунду это бж-ж-ж-ж… движение крылышек мухи.

Возможно ли, чтобы звезды делали такое «бж-ж-ж-ж»?..

– Ну а как же, раз мы это наблюдаем! – пожал я плечами.

– Э, батенька, что наблюдаем? И кто наблюдает?.. Мы-то с вами об этом читаем статьи и заметки – хорошо, если научные, а то и вовсе в газетах.

Готовые толкования. А наблюдают… точнее, регистрируют посредством сложной аппаратуры колебания яркостей каких-то очень далеких образований во Вселенной немногие астрофизики. И видят они не трясучку миров, а в лучшем случае слабенькие игольчатые лучики, а то и вообще показания приборов, индикаторную цифирь. Так сказать, ночь, туман, струна звенит в тумане… Все же остальное – домыслы теоретиков, возникшие из установленных представлений и желания их спасти.

Но это пришло ко мне потом. А первой ниточкой, за которую я ухватился, был тот мой совет менять частоту нашей телетрансляции для гуманоидов Вишенки.

Помните: они приняли нас на повышенной против своей! Объяснить это можно только так: наша повышенная частота для них неповышенная. Или, если желаете, наоборот: мы принимали их передачи на куда меньшей частоте, чем та, на которой они их посылали… Откуда он, этот сдвиг частот, а? – Собеседник посмотрел на меня многозначительно и торжественно; чувствовалось, что он приблизился к кульминации рассказа. – А произошел он потому, что мир Вишенки сдвинут относительно нашего по фазе!

– По фазе чего? – не понял я.

– Колебаний! – Голос незнакомца ликовал.

– Каких?

– Основных. Слушайте, ведь это предельно просто, надо только принять всерьез то, что говориться в физике микромира о волне-частице, о дифракции электронов и протонов… и все эти волновые модели, и что частицы в уравнениях квантовой механики рассматриваются как «гармонические осцилляторы». А принять это можно только так, что микрочастицы и все, состоящее из них: атомы, молекулы, тела – суть материальные колебания очень высокой частоты. Мы, видите ли, не воспринимаем тела как колебания! – Он раздраженно фыркнул. – Но мы и свет воспринимаем не как колебания, а как свет, но там смирились, а вот с колебаниями-веществами все никак.

Колебаниям же, как известно, свойственны период, амплитуда и фаза. Смотрите, это же просто: берем выражение Венчика для фотона…

– Бенчика? – переспросил я.

– Ну не знаю, как его в вашем мире зовут. Я вот что имею в виду… – Незнакомец склонился и ногтем нацарапал на земле: «E=mv», соотношение Альберта Эйнштейна! – И помножим его на известный всем электрикам угол сдвига фаз, вернее, на косинус его. – Он дописал ногтем справа в формуле: «cos(φ)?». – В обычном мире, для которого Беня вывел свое соотношение, сдвига фаз нет, равно нулю, его косинус равен единице. Но между разными-то мирами он всегда есть, сдвиг фаз! Косинус меньше единицы. И как мы это воспринимаем? Смотрите: m измениться не может, это мировая постоянная, значит только частота – воспринимаемая нами частота сигналов из сдвинутого мира. И всегда в сторону уменьшения. Она окажется тем меньше, чем больше сдвиг фаз. Задачка для младших школьников.

Незнакомец распрямился, откинул волосы.

– Вот вам и фокус с частотами телепередач. Да что передачи – сама Вишенка вовсе не тепловая, а нормальная, может быть, даже горячее Солнца звезда. И мир гуманоидов вполне веществен… да только колебания веществ нашего и ихнего сдвинуты так, что когда мы есть, их нет, а когда они есть, нас нету. Тик-так, тик-так – вот звездолет и пролетел сквозь планету. Единственной связующей наши миры нитью оказались смещенные по частоте радиоволны. И с другими «фантомными мирами» – помните, обнаружили иные сомнительные телепередачи от радиозвезд? Не мистификации это были, не помехи, и не от радиозвезд они шли – от обычных звезд с обычными планетами, только сдвинутыми по фазе.

…Я вам рассказываю подробно, но сам понял все как-то сразу, ночью на прогулке. Меня будто ударило, я стоял под звездами, смотрел на них и дико хохотал. Нет, каково! Они же почти все не такие. А большая часть не видна совсем. И пульсары эти… Никаких трясущихся миров на самом деле нет. А есть – знаете что?

Незнакомец так лукаво, со страстным предвкушением сюрприза поглядел на меня, что я просто не мог не спросить:

– Что же?

– Только тссс… никому! – Он приложил палец к губам. – Я к этому недавно пришел, еще ни с кем не делился, даже с теми троими в стационаре. Но вы мне симпатичны, я вам открою, как родному: это биения. Ну, знаете, те самые, что при работе двух близких по частотам радиостанций создают в приемнике свист – свист, который никто не издавал. Так и с пульсарами – квазарами. Ведь не только фазы, но и частоты собственных колебаний вещества в различных мирах не обязаны строго совпадать.