страданием, потому что было понимание её садисткой игры. Она упёрлась руками в его грудь и отстранила с немалым усилием. После чего взглянула в сторону подруги невинно и прозрачно.

Азира ревниво и зло, будто он ей уже принадлежал, сверкала глазами, но рот её застыл в прежней сладкой улыбке. Она облизнула губы, словно только что её и целовали настолько откровенно. В полумраке никого не было видно из-за зарослей, да и не интересовали никого занятия других. Все посетители были заняты подобными играми. Азира потёрлась о него своим бедром, придвинув кресло впритык и желая оттеснить Гелию собою. Насколько Гелия была непереносима ей, говорили её разгоревшиеся глаза ночной лесной зверушки, вышедшей на свою охоту, она не собиралась уступать того, кого приняла за свою добычу. — Давайте тот камень мне в обмен на мой браслет. А то получается, что я вам сделала подарок, а вы мне пока ничего.

— Пойдём? — обречённо обратился он к Гелии. Игнорируемая зверушка в блестящей и горячей вспотевшей чешуе следила за их выяснениями, недобро разгораясь глазами. Платьице Азиры, невозможно тесное и явно перекупленное не по размеру из-за её бедности, мерцало и поскрипывало из-за того, что было из дешёвого жуткого материала. Но облегало её вполне привлекательно. Её вообще было трудно испортить, она бы и в тряпке нищенки привлекала внимание. Хотя бы волосами, глазами, стройными ножками и всей своей раскованной, но продуманной соблазнительной подвижностью. — Вот всегда так, все пользуются моей добротой, а мне за это ничего. Я однажды одной дряни сделала добро, а она потом кусачего паука сунула мне в постель под подушку…

— Ну, не здесь же, — томно прошептала Гелия ему в самые губы, разыгрывая ответное желание, которого не было, а чтобы его помучить. — Ты знаешь мои правила. Я их никогда не меняю. Я могу любить тебя только в безупречной обстановке…

Опять лизнула его кончиком языка и замерла, якобы раздумывая над его предложением. Прижалась и долго не отлипала от него. Всё это также входило в её своеобразный инструментарий для пыток над самцами. Умело вызывая влечение к себе, она никогда не собиралась его утолять. После чего сказала уже обычным голосом, — Да у меня же месячные. Живот болит, и я плохо себя чувствую. — Она заявляла это при посторонней девушке, будто сказала что-то вроде того, что вот, мол, голова болит от влияния ночного спутника, когда он близко подходит к планете. Без стыда и без всякого чувства, равнодушно. В этом и заключался смысл её игры, она всегда отказывала с тайным сладострастием, с каким нормальные влюблённые женщины дают согласие, а потому и извращённым. Жадно впитывала его напряжение, расширяя глаза, как будто и ими пыталась уловить муку терзаемой жертвы. Они наполнялись сполохами чуждых ледяных миров и ранили звёздными колючими искрами, проникая и обжигая глубоко.

— … Франк запретил те препараты, которыми ты меня пичкаешь. Ты не врач, твоё лечение хуже болезни. — Тут была скрыта взаимная позорная тайна, а Гелия говорила об этом открытым текстом. Без стимуляторов она была безжизненна и суха, и он заводил её как куклу, иначе она не отзывалась на его нежные касания. Любовные излучения не вызывали отклика, не розовела кожа, не учащалось дыхание, ничего. Имитация женщины. — Экстремальное удовольствие само навязывается тебе, а ты ведёшь себя так, как будто ты девственный жених. Я не узнаю тебя.

— Так ты притащила её для меня? — сразу же окатил прилив ненависти к Гелии.

— А ты думаешь, что мне интересны её откровения о статусных членах?

— Гелия, я прошу, не будь такой пошлой, каковой ты вовсе не являешься.

— Ты всегда о чём-то просишь. А когда я прошу или просила, мои просьбы всегда перелетают через твоё плечо в пустоту. Так что у нас с тобой полная взаимность.

— Что ты знаешь о горах? — обратился он к Азире, — И откуда собственно твои познания?

— Из школы танцев, — съязвила Гелия. — У неё, чего ни коснись, академические познания. Ты оценишь это.

— Ещё бы мне и не знать, — улыбалась Азира, делая вид, что не придаёт ни малейшего значения Гелии, как и невнятному для неё разговору, маскирующему их взаимную размолвку. Важно было оценить глубину их разлада. Можно ли с лёгкостью в него втиснуться или потрудиться над его углублением? Она жадно впитывала всё услышанное, производя некую внутреннюю работу по сортировке и осмыслению информации. Нет, дурой она не была. — Я же выросла в той столичной зоне, недалеко от которой и жили рудокопы и рабочие подземных заводов. В квартале «Крутой Берег». Мы там все знаем про тоннели и раньше ходили в предгорья. Не я, конечно, а люди прежде. В горах много чего было. Зверьё, плоды, камни, травы для лечения. Мало ли. Но теперь там появились оборотни. Они убивают людей. Вот у нас был случай в моём детстве. Одна женщина пошла в тоннели, а её муж, бывший аристократ, схоронил там сокровища, предвидел, выходит, плохие времена. Но её так и не дождались. Она сгинула в горах. И много там исчезало людей. А то ещё другая и пожилая женщина рассказывала, как её выловил в предгорьях оборотень, но отчего-то пожалел. Может, старые души им не нужны? Говорили у нас, что они питаются душами людей. Но старуха даже приболела от потрясения, потом выздоровела. Она знахарка была. Может, заговор знала против нечистой силы? Но всё правда, что я говорю, — подытожила она своё повествование и торжественно взглянула на Рудольфа.

Он слушал её, не отрывая глаз от её губ, живущих своей жизнью, отдельной от наивной болтовни, нескладной речи, решая, если выбрать её, то где? Здесь? Или тащить её в «Лучший город континента»? Он развернулся к ней целиком, всё еще корчась от обиды на то, на что намекала Гелия. Что его можно не хотеть и отвергать.

— У той женщины, о которой ты рассказала, были внуки — сироты? — спросил он, — Девочка и юноша? Аристократка, изгнанная за преступление сына в социальные низы. Ласкира Роэл.

— Знали эту семью? — спросила она взволнованно.

— Может, и знал.

— Ну да. Вы же аристократы знаете друг друга. Вас же немного. За что же Роэлов изгнали из вашего мира?

— Я не аристократ. К тому же, аристократов слишком много, чтобы они друг друга знали. Так спросил, случайно подумал об одной.

— Да, её так и зовут. Ласкира.

— Какая же она?

— Чего же спрашиваете, если знаете?

— Отвечай на вопрос. Если спрашиваю, значит, так нужно.

— Да вроде, добрая старушка. Ничуть не гордячка.

— А внук?

Она поспешно взглянула на