— Итак, ты снова меня нашел. Похоже, мне теперь до конца жизни от тебя не отделаться, лейтенант. Ну, выкладывай.

— Мне нужна помощь пиратов.

— Еще бы, — хмыкает он углом рта. — Наслышан я о твоих подвигах. Наворотил ты дел — вовек не расхлебаешь. Уничтожить рабство в Саллиде? Парни дьявольски злы на тебя, знаешь ли. Если бы кто-то из них догадался, что ты и есть тот самый Освободитель, ты бы попал в мою каюту не целиком, а нашинкованным на мелкие кусочки.

— Знаю. Нет рабства — нет барышей от контрабандистов за похищенных людей. Но ты ведь… сам понимаешь, что рабство — это мерзость?

Одноглазый жизнерадостно улыбается углом рта и доверительно сообщает:

— Главное — в рабство не попадаться. А так — что в нем мерзкого? Деньги были неплохие.

Понимаю, что он дразнит меня, как несмышленого ребенка, но все внутри бурлит от гнева. Стараюсь не сорваться и не потерять лица. Унизительно просить помощи у того, кто сам же продал меня в рабство. У того, кто целыми кораблями похищал и продавал моих соотечественников.

И все же у меня нет выбора.

— И какой же помощи ты хочешь? — наконец спрашивает он совсем другим тоном.

— Халиссиния снова пошла войной на Саллиду.

— Это не новость вот уже несколько десятилетий, — фыркает Одноглазый. — И что мне с того?

— А то, что сейчас угроза победы халиссийцев как никогда велика. Часть бывших рабов… — мне трудно говорить, желваки сами ходят на скулах, но правду скрывать бессмысленно. — Значительная часть, если говорить вернее… все они халиссийцы. Прямо сейчас они выступили на остальные города Саллиды, чтобы жечь дома и убивать людей.

— Какие они, однако, кровожадные ребята, — с показным сочувствием замечает Одноглазый. — С чего бы это они, а?

Он пытается всячески меня поддеть, но я сохраняю серьезность.

— В столице вырезали всех рабов-халиссийцев. Теперь война не только на востоке, у границ, но и внутри полуострова. Халиссийцы разделаются с армией Саллиды по частям и не оставят от страны камня на камне.

— Я повторю свой вопрос: и что мне с того? — приподнимает бровь командор. — Ты сам сделал все, чтобы уничтожить мое прибыльное дельце. Саллида без рабства как-то не представляет для меня интереса.

— А корабли? Оружие? Халиссийское золото?

— Золото, — Одноглазый презрительно кривит губы, пересеченные белой нитью старого шрама. — Ты предлагаешь мне то, чего у тебя нет. Не стыдно?

— Если мы победим, возьмешь его сам. Я обещаю твоим кораблям беспрепятственный проход через акваторию Саллиды. Что до оружия — тебе больше не придется добывать его в бою. На Туманных островах теперь есть плавильня. Закончится война, и я обещаю…

— А корабли тоже предлагаешь взять когда-нибудь потом? — добродушно лыбится Одноглазый, вынимая изо рта трубку и демонстрируя идеально ровные, белые зубы.

— Нет, — не веду и бровью. — Корабли уже сейчас ждут тебя в порту Кастаделлы.

— А у тебя есть полномочия распоряжаться городским флотом? — щурится он, наклонившись над столешницей.

— Не сомневайся. Мои люди контролируют Сенат и муниципалитет Кастаделлы.

— Ну, допустим, — Одноглазый вновь расслабленно откидывается на спинку стула. — Но мои ребята — морские волки, а не пустынные шакалы. Они сочтут меня безумцем и вздернут на рее, если я предложу им идти вместе с вами воевать за Саллиду.

— Я не прошу воевать с ними на суше. Вы возьмете хорошо оснащенные боевые корабли, обогнете Дескари с юга и ударите халиссийцев с морского тыла, с западного залива, в то время как наш флот атакует их с восточной части континента. Мы возьмем их в капкан, когда они не будут этого ожидать.

Насмешливая улыбочка Одноглазого гаснет, когда он задумчиво качает головой. Но он хотя бы задумался, и это кажется мне неплохим знаком.

— Что ж. Как ты знаешь, я тут не король и такие решения не принимаю в одиночку. Я потолкую с парнями и предложу им вот что. В случае победы Саллиды вы отдаете нам островную часть Халиссинии и объявите воды вокруг нее нейтральными.

Я киваю, хотя прекрасно понимаю, что не имею права единолично распоряжаться чужими землями. Острова, которых жаждет пират, богаты легендарными залежами алмазов и драгоценных самоцветов, и это справедливая цена за победу.

— Морской патруль Саллиды не станет нападать на наши корабли ни при каких обстоятельствах — если только мы не нарушим перемирие первыми. Не волнуйся, мы не нарушим, — хитро подмигивает Одноглазый. — Мои парни чтят уговоры куда ревностнее вас.

Он делает паузу, затягиваясь трубкой, и пытливо смотрит мне в глаза.

— Это все? — без особой надежды уточняю я.

— О, не торопись, лейтенант. Также, в случае нашей общей победы, вы отдаете нам материковую часть Халиссинии на семь дней. Этого времени нам хватит, чтобы собрать обещанное тобой золото.

Я покорно киваю, хотя не очень представляю, как смогу выполнить это требование и удержать армию Саллиды в стороне, пока пираты грабят золотую пустыню.

— И еще. Ты вернешь нам Туманные острова. Вместе с вашей плавильней.

Перед глазами возникает обвиняющее лицо Вель, у которой мне придется отобрать значительную часть дохода. Но у меня нет выхода…

Я угрюмо киваю.

— Эти все условия мы скрепим договором. Договор должен быть составлен по всем правилам и подписан Сенатом Саллиды.

— Ты понимаешь, о чем просишь?! Где я тебе возьму всех сенаторов Саллиды? — вскипаю я. — У них там сейчас резня, я понятия не имею, когда в следующий раз соберется Верховный Сенат!

— Ладно, ладно, — примирительно вскидывает ладони Одноглазый. — Пока будет достаточно и подписей сенаторов Кастаделлы. В качестве задатка. Но если ты вздумаешь меня надуть, — лицо пирата на миг превращается в хищную маску, — я найду тебя даже в пекле. И — кто знает? — может, следующий договор мне придется заключать с халиссийцами. А теперь давай поговорим о кораблях…

Я вижу, как побелели костяшки моих судорожно сжатых пальцев. Усилием воли заставляю себя разжать кулаки, и мы начинаем торговаться за городское добро, которое ни одному из нас не принадлежит.

— Теперь вы убедились, что я был прав? — с торжествующим блеском в глазах воскликнул дон Хуан Толедо, окидывая взглядом остальных сенаторов. — Рабы показали свое истинное лицо. Их воровские законы, их так называемое самоуправление, палата черни — все оказалось притворством, не продержалось и двух месяцев! Все, чего они добивались, — это разграбить город, и наконец они сделали это!

Я невольно скосила глаза на единственного человека, который худо-бедно меня поддерживал — дона Леандро. Тот молча двигал скулами и смотрел на свои сцепленные в замок руки.

— Зато они ушли, — напомнил Пауль и многозначительно посмотрел на дона Толедо.

— Не все, — хмыкнул Аугусто Месонеро.

— Не все, — согласился Хуан. — Но теперь мы