наконец-то можем собрать силы — констеблей, дозорные отряды, солдат — и раздавить оставшихся рабов!

Я содрогнулась и открыла было рот, чтобы произнести речь в защиту повстанцев, но меня опередил дон Леандро.

— Таким поспешным решением вы можете отрубить себе сразу обе руки, дон Хуан. А заодно и нам всем. Большая часть рабов выступила на столицу — в ответ на устроенную там резню. Удастся ли столичным войскам отбить их атаку? Я в этом не уверен. Силы нашей армии подорваны, враг прорвал границу и уже шагает по нашей земле. Что для вас важнее, дон Толедо — разделаться с оставшимися в Кастаделле рабами или укрепить с их помощью силы для отражения атаки халиссийцев?

— Вы полагаете, что рабы встанут бок о бок с нашими солдатами и будут воевать против халиссийцев? — с демонстративным недоверием спросил дон Хуан. — Против самих себя?

— Есть у меня кое-какие подозрения, — дон Леандро вдруг посмотрел на меня и тут же отвел глаза. — Впрочем, в этом надо убедиться. Однако мне кажется, что в рядах мятежников произошел раскол. Если склонить на нашу сторону тех, кто не ушел на столицу…

— При всем уважении к вам, дон Леандро, — фыркнул Хуан. — Но ваши идеи и предположения проваливаются раз за разом. Помнится, вы убедили нас ждать помощи от северян, не так ли? И где же она, эта помощь?

Сенатор Толедо бросил на меня обвиняющий взгляд, и я сжала губы. Из Аверленда действительно не было никаких вестей. Не вернулся даже посол, отправленный Джаем на переговоры…

— Еще более смехотворно надеяться на то, что рабы станут нас защищать, — презрительно искривил губы дон Хуан. — Предлагаю всем нам прямо сейчас проголосовать за подавление мятежа внутри Кастаделлы. Кто за?

Хуан Толедо первым вскинул руку, за ним, поколебавшись, последовал Аугусто Месонеро. Юный Стефан ди Альба, стрельнув глазами во все стороны, тоже неуверенно поднял руку. Спустя несколько мгновений донна Бланка Гарриди, гордо вздернув подбородок, присоединилась к ним.

Пока не случилось непоправимого, я поднялась со своего места.

— Я против. О чем вы только говорите! Я никогда не дам согласия на убийство людей! Вы хотите учинить в Кастаделле такую же резню, какую учинили в столице?

— Донна Вельдана права, — откинулся в кресле дон Леандро. — В худшем случае, разделавшись со столичными оборонными отрядами, ушедшие рабы вернутся к нам. И тогда мы уже не отделаемся разграблением домов. Сейчас нам надо вести разумную политику. Главная опасность для Кастаделлы — не рабы, пока они ведут себя смирно. Угроза идет из Халиссинии…

— Да, ситуация усугубилась, — неохотно признал дон Хуан, поерзав в своем кресле. — Вы предлагаете сидеть и ждать, чем закончится бойня в столице?

— Нет, не просто ждать. Мобилизировать армию. Быть готовыми прислать на границу подмогу. В конце концов, военные подчиняются муниципалитету! Я не могу понять, кто сейчас у мятежников верховодит. Их так называемый Освободитель исчез — вероятнее всего, ушел с остальными на столицу. Пусть наши солдаты разузнают, с кем из рабов можно иметь дело — и будем укреплять свои силы.

Каждый раз упоминание о Джае больно ранило меня в самое сердце. Мне до сих пор невыносимо было думать, что он мог так подло поступить со мной. Отдать команду разграбить поместья и уйти, не сказав ни слова… Забрать всех мужчин! В поместье остались только Вун, Ким и одноногий Зур, что только-только начал вставать и неуверенно ходить, опираясь на самодельный костыль.

Хоть бы им не пришло в голову забрать и Аро, который сейчас управлял плавильней на Драконьем Зубе…

В глубине души я понимала, что люди, лошади и припасы действительно нужны повстанцам, но как можно было забрать подчистую все?! Не оставив в хозяйстве ни единой лошади! Счастье, что мы успели вспахать и засеять землю, иначе отобрали бы последнее посевное зерно и заставили бы нас голодать. Но как теперь возить урожай?!

А ведь я едва не поверила ему, что он в самом деле заботится если не обо мне, то хотя бы о детях! И самое горькое… я жестоко ошиблась в мотивах Джая. Я-то была уверена, что он собирается защищать Кастаделлу, а он ушел разрушать города Саллиды, обуреваемый жаждой мести…

— Да, выступать против рабов сейчас опасно, — согласился вдруг с доном Леандро Аугусто Месонеро. — По меньшей мере, мы должны дождаться, чем закончится резня. Давайте лучше отправим предписание о мобилизации в муниципалитет.

Время, словно сухой песок, просачивается между пальцев, убегает так быстро, что не успеваешь остановиться, оглянуться назад и сделать глубокий вдох.

Мы возвращаемся в Кастаделлу, каждый со своей маленькой победой. Горцы, дескарцы, пустынники, кочевники, лиамцы, жители Баш-Хемета — все откликнулись на призыв и прислали добровольцев. Наша армия вновь укрепляется на глазах.

Мы приходим вовремя: из столицы прибыли дурные вести. Остатки регулярной армии разбиты, город сожжен, мои недавние собратья по неволе идут в сторону границы, как саранча, сметая все на своем пути.

Меня тошнит от того, что я должен ударить в спину своим друзьям, с которыми плечом к плечу сражался против рабства.

Меня тошнит от того, что я буду воевать на стороне господ-рабовладельцев. После стольких лет беспомощности, пыток и унижений…

Но у меня нет выбора.

Теперь мы действуем на удивление слаженно. Получаем распоряжение муниципалитета, формируем отряды, собираем обозы — все, что удается собрать после разграбления города расторопными халиссийцами. Остается только выступить — и на этот раз поход будет последним. Либо мы победим, либо погибнем.

Пока еще не закатилось солнце, я составляю бумагу с условиями, которые обещал Одноглазому. Закончив, отправляюсь в поместье сенатора Гарденоса — единственного человека, в мудрости которого я почему-то уверен. Дожидаюсь, пока он придет из Сената и отдаю ему текст дерзкого соглашения. Объясняю, что выбора нет. Мы должны отдать часть кораблей, отдать Туманные острова, пообещать часть Халиссинии, пообещать им неприкосновенность — но любой ценой получить помощь пиратов. Дон Гарденос слушает молча, несколько раз перечитывает текст, кривит губы, но в конце концов кивает и обещает сделать все от него зависящее, чтобы сенат Кастаделлы — и в будущем сенат Саллиды — подписал это соглашение.

После этого мне остается сделать лишь одно.

Едва приблизившись к воротам поместья Адальяро, слышу звонкий детский смех. Почти на ходу соскакиваю с коня и наспех привязываю поводья к покосившемуся столбику, торопливо заглядываю во двор сквозь кованый узор на воротах.

Изабель Адальяро сидит на привычном месте, наблюдая за детьми. Я дергаю запертую калитку, и донна вздрагивает, бросает на меня встревоженный взгляд. Узнает, и на ее лице отображается странная гамма эмоций — удивление, смешанное… с облегчением? Пока я раздумываю, что бы это значило,