Столкнувшись с некоторыми из тех колоссальных трудностей, о которых так хорошо знал Сулла в свою бытность консулом, Цинна рассмотрел все источники доходов, какими он может располагать, и направил письма правителям обеих Испании, приказывая тем выжать из своих провинций все, что только возможно. Правитель Галлии Публий Сервилий Ватия также обязывался добыть максимальное количество зерна, даже если ради этого ему придется пройти по туго натянутому канату через Галльские Альпы, держа на кончике своего носа кредиторов из Италийской Галлии. Когда пришли незамедлительные ответы, Цинна прочитал их и сразу же сжег. Хотелось бы ему, чтобы Октавий больше внимания уделял тяжелой доле правителя! А еще Луций Корнелий Цинна страстно желал, чтобы Рим все еще получал доходы из провинции Азия.

Рим также подвергся осаде со стороны недавно получивших гражданские права италиков, которые выражали бурное негодование по поводу своего нынешнего трибутного статуса. Законы Корнелия уже свели их права фактически на нет, однако законы Публия Сульпиция успели разжечь аппетиты этих людей, и теперь они возмущались аннулированием этих законов. Даже после двух с лишним лет войны среди союзников еще оставались важные лица. И вот они-то затопили Сенат жалобами, написанными от лица их самих и их менее привилегированных италийских братьев. Цинна был бы рад угодить им путем законодательства о равномерном распределении всех новых граждан среди тридцати пяти триб, но ни весь Сенат, ни отдельные его фракции, возглавляемые старшим консулом Октавием, не стали бы способствовать ему в этом. Кроме того, главной помехой являлись для Цинны законы Суллы.

Тем не менее в августе перед ним блеснул первый луч надежды: пришло сообщение о том, что Сулла завяз в Греции и не сможет вернуться в Рим для того, чтобы поддержать свои законы и помочь своим сторонникам. Настало время, думал Цинна, разобраться с Помпеем Страбоном, который все еще затаился в Умбрии и Пицене со своими четырьмя легионами. Не говоря никому, даже собственной жене, о том, куда он направляется, Цинна поехал к Помпею Страбону. Ну-ка, что скажет Помпей теперь, когда Сулла всецело поглощен войной с Митридатом?

— Я готов заключить с тобой ту же самую сделку, что заключил с другим Луцием Корнелием, — заявил ему косоглазый правитель Пицена. Он принял Цинну не слишком тепло, но от разговора тем не менее не отказался. — Ты оставишь в моем полном распоряжении этот уголок нашего большого римского мира, а я не буду беспокоить тебя в самом могущественном из его городов.

— То есть ты предлагаешь оставить все как есть?! — воскликнул Цинна.

— Да, именно. Сохранить все как есть.

— Мне необходимо исправить то, что другой Луций Корнелий проделал с нашей государственной системой, — проговорил Цинна безразличным голосом. — Я также хочу распределить новых граждан равномерно среди всех тридцати пяти триб. Кроме того, мне нравится идея о распределении римских вольноотпущенников по трибам. — Цинна подавил в себе закипающий гнев. Он все еще надеялся получить от этого пиценского мясника разрешение сделать то, что он должен был сделать. И потому спокойно продолжал: — Что ты на все это скажешь, Гней Помпей?

— Делай, что хочешь, — равнодушно произнес Помпей, — только оставь меня в покое.

— Я обещаю, что оставлю тебя в покое.

— А твое обещание имеет ту же ценность, что и твои клятвы, Луций Цинна?

Цинна густо покраснел.

— Я не связан той клятвой, — с большим достоинством ответил он, — поскольку держал камень в руке, пока давал ее, так что она недействительна.

Помпей откинул голову и заржал, являя удивительное сходство с конем.

— О, ты ведь истинный форумный законодатель, как и все мы, не так ли? — произнес он, отсмеявшись.

— Эта клятва не связывает меня! — настаивал Цинна, все еще красный.

— Тогда ты — еще больший дурак, чем другой Луций Корнелий. Когда-нибудь он вернется, и ты растаешь, как снежинка в пламени.

— Если ты веришь в это, почему же позволяешь мне делать то, что я хочу?

— Потому что другой Луций Корнелий и я — мы отлично понимаем друг друга, — ответил Помпей Страбон. — В том, что произойдет, он обвинит не меня, а тебя.

— Но, может быть, другой Луций Корнелий и не вернется.

Эти слова вызвали еще одно радостное ржание.

— Не рассчитывай на это, Луций Цинна! Другой Луций Корнелий является первым любимцем Фортуны!

После этого короткого разговора Цинна тотчас отправился назад в Рим, не задержавшись во владениях Помпея Страбона ни на мгновение. Он заночевал в одном доме в Ассизии, хозяин которого подробно рассказал гостю о том, как мыши съели сандалии Квинта Помпея Руфа, предсказав тем самым его смерть. «Одно к одному, — думал Цинна, вернувшись в Рим. — Не нравятся мне эти северяне! Они слишком основательны, слишком привержены старым богам».

* * *

В начале сентября в Риме должны были состояться крупнейшие игры этого года — ludi Romani. В течение последних трех лет их старались проводить максимально скромно и дешево — из-за войны в Италии и отсутствия крупных сумм, которые обычно выделялись курульными эдилами. Но в нынешнем году оба эдила были баснословно богаты, и уже к августу появились очевидные доказательства того, что они сдержат слово и устроят большие игры. Слухи об этом пошли гулять по всему Италийскому полуострову. Вследствие этого каждый, кто мог позволить себе совершить такую поездку, внезапно решил, что лучший отдых от горестей войны — это каникулы в Риме во время ludi Romani.

Тысячи италиков из числа тех, кто впервые обрел гражданские права, а ныне испытывал жгучее разочарование, начали прибывать в Рим уже в конце августа. Театралы, любители гонок на колесницах, заядлые охотники на диких зверей, просто зеваки — все, кто только мог приехать, приезжали в Вечный город. Театралы предвкушали особое удовольствие: старый Акций вынужден был оставить свой дом в Умбрии, чтобы прибыть в Рим и лично осуществить здесь постановку своей новой пьесы.

И Цинна наконец решил, как будет действовать. Его союзник, народный трибун Марк Вергилий, созвал неофициальное заседание плебейского собрания и сообщил собравшимся (среди которых было много италийских гостей), что намеревается надавить на Сенат и вынудить его принять закон о равномерном распределении новых граждан по трибам. Это собрание имело своей целью только привлечь внимание тех, кто интересовался данной проблемой. Поэтому Марк Вергилий не захотел обнародовать здесь свой законопроект.

Затем Вергилий объявил о своем намерении в Сенате. Он страстно призвал отцов-основателей не обсуждать эту проблему дольше, чем они делали это в январе. Высказавшись, Вергилий передернул плечами и сел на скамью трибунов рядом с Серторием и остальными. Он выполнил просьбу Цинны, выяснил настроение Сената. Все остальное должен был делать сам Цинна.

— Отлично, — сказал тот своим союзникам, — беремся за дело. Мы пообещаем всему миру, что, если наши законы, восстанавливающие прежние государственные формы и касающиеся новых граждан, будут приняты центуриатными комициями, мы издадим закон об общем аннулировании долгов. Обещание Сульпиция вызывало подозрения, поскольку он законодательствовал в пользу кредиторов, и, кроме того, это касалось Сената. Но перед нами не стоит такого препятствия. Нам поверят.