– Что происходит? – спросила Молли тихо, глаза ее расширились. У нее внезапно перехватило дыхание. – Ты сказал, что стражники запрещают тебе выходить из замка? Почему?

– Я точно не знаю почему. Я много чего не понимаю. Но теперь я знаю одно. Ты должна быть в безопасности. Это значит, что некоторое время я должен держаться от тебя подальше. А ты от меня. Понимаешь?

В ее глазах блеснула ярость.

– Я понимаю, что ты бросаешь меня.

– Нет, это не так. Надо заставить их поверить, что им удалось напугать тебя и ты подчинилась. Тогда ты будешь в безопасности. У них не будет никакой причины преследовать тебя.

– Им еще как удалось напугать меня, ты, балбес! – зашипела она. – Я знаю одно: когда кто-то знает, что ты его боишься, ты никогда не будешь в безопасности. Если я подчинюсь им сейчас, они снова будут преследовать меня. Они будут заставлять меня делать другие вещи, чтобы посмотреть, насколько силен мой страх.

Это были следы, оставленные в жизни Молли ее отцом. Следы, которые делали ее сильной, но также и уязвимой.

– Теперь не время идти против них, – прошептал я. Я смотрел ей через плечо, ожидая, что в любой момент может появиться стражник, желающий узнать, куда мы делись. – Пойдем, – сказал я и увел ее глубже в лабиринт амбаров и пристроек. Молли молча шла рядом со мной некоторое время, потом внезапно выдернула свою руку.

– Самое время идти против них! – выкрикнула она. – Если ты отложишь это сейчас, то не сделаешь никогда. Почему теперь не время?

– Потому что я не хочу, чтобы ты была в это замешана. Я не хочу, чтобы тебе причинили боль. Не хочу, чтобы люди говорили о тебе как о шлюхе бастарда. – я едва выдавил из себя эти слова.

Молли вздернула подбородок.

– Мне нечего стыдиться. А тебе?

– Нет. Но…

– «Но». Твое любимое слово, – сказала она горько и стала уходить от меня.

– Молли! – я рванулся за ней и схватил ее за плечи.

Она развернулась и ударила меня. Это была не пощечина. Хороший удар в челюсть, от которого я покачнулся, а рот мой наполнился кровью. Молли стояла и сверкала глазами, подстрекая меня еще раз коснуться ее. Я не двинулся с места.

– Я не говорю, что не отомщу им. Я просто не хочу, чтобы ты была в это замешана. Дай мне шанс провести этот бой по-своему, – сказал я, чувствуя, как кровь бежит по моему подбородку. – Верь, со временем я найду их и заставлю расплатиться. По-своему. Верь. Расскажи мне об этих людях. Что на них было надето, как они ехали? Как выглядели лошади? Они разговаривали как люди из Бакка или как чужаки? Были ли у них бороды? Можешь ли ты вспомнить цвет их волос и глаз?

Я видел, как она напряглась, видел, как ее мысли меняют направление.

– Гнедые, – сказала она наконец. – Гнедые лошади с черными гривами и хвостами. А мужчины разговаривали обычно. У одного была темная борода. Кажется. Трудно разглядеть что-нибудь, когда лежишь в грязи лицом вниз.

– Хорошо. Это хорошо, – сказал я, хотя она вовсе ничего не сообщила мне.

Она старалась не смотреть на кровь на моем лице.

– Молли, – сказал я тише, – я не буду приходить… в твою комнату. Некоторое время. Потому что…

– Ты боишься.

– Да, – прошипел я, – боюсь, что они сделают тебе больно. Боюсь, что они убьют тебя, чтобы сделать больно мне. Я не буду подвергать тебя опасности.

Молли стояла неподвижно. Было непонятно, слушает она меня или нет. Она скрестила руки на груди и обхватила свои плечи.

– Я слишком сильно люблю тебя, чтобы допустить это. – мои слова прозвучали жалко даже для меня самого.

Она повернулась и пошла прочь от меня. Она все еще обнимала себя за плечи, как будто боялась разлететься на части. Она выглядела очень одинокой – в испачканных в грязи синих юбках и с опущенной головой.

– Молли Красные Юбки, – прошептал я ей вслед, но ее больше не было.

Только то, во что я превратил ее.

Зимние дни тянулись удивительно медленно. С каждым проходящим часом тучи надо мной сгущались. Я никогда не заходил в свою комнату, не оглядев ее сперва, не ел ничего, что готовилось в мое отсутствие, пил только воду, которую сам доставал из колодца. Я плохо спал. Постоянная настороженность сильно сказывалась на мне. Я был резок с теми, кто просто заговаривал со мной, угрюм в обществе Баррича, сдержан с королевой. Чейд, единственный, с кем я мог бы разделить свой груз, не звал меня. Я был отчаянно одинок. Я не смел пойти к Молли. Старался, чтобы мои визиты к Барричу были по возможности краткими, потому что боялся навлечь беду и на него. Я не мог открыто уходить из замка, чтобы провести время с Ночным Волком, и боялся пользоваться нашим тайным лазом. Я ждал и наблюдал, но то, что больше ничего не происходило, стало утонченной пыткой.

Каждый день я бывал у короля Шрюда. Он чахнул у меня на глазах, а шут с каждым днем становился все более мрачным, а его юмор более едким. Я тосковал по суровой зиме, которая соответствовала бы моему настроению, но небеса оставались синими, а ветра спокойными. Вечерами в Оленьем замке шумели веселые пиры. Устраивались балы-маскарады и состязания менестрелей. Герцоги и знать Внутренних герцогств ели и пили за столом Регала до поздней ночи.

– Как клещи на умирающей собаке, – со злости сказал я как-то раз Барричу, перебинтовывая ему ногу.

Перед тем он обмолвился, что ему нетрудно стоять по ночам на страже у дверей Кетриккен, потому что шум пиршеств не дает заснуть никому в замке.

– А кто умирает? – спросил он.

– Мы все. Со временем все мы умрем. Тебе об этом никто не говорил? Но нога твоя заживает на удивление хорошо, несмотря на все то, что ты сделал с ней.

Он посмотрел на ногу и осторожно согнул ее. Кожа неровно натянулась, но выдержала.

– Может быть, рана закрылась, но непохоже, чтобы она на самом деле зажила. – это была не жалоба.

Баррич поднял кружку с бренди и осушил ее. Я, прищурившись, смотрел, как он пьет. Его дни теперь шли по заведенному распорядку. Покинув пост у дверей Кетриккен, он шел на кухню и ел, а потом поднимался в свою комнату и пил. После того как я приходил помочь ему сменить повязку на ноге, он снова пил, пока не засыпал. Вечером он просыпался как раз вовремя для того, чтобы поесть и отправиться сторожить дверь Кетриккен. Он больше ничего не делал в конюшнях. Баррич полностью перепоручил их Хендсу, который бродил по ним с таким видом, будто работа была для него незаслуженным наказанием. Каждый день Пейшенс посылала Молли убирать у Баррича в комнате. Я мало знал об этих визитах, кроме того что Баррич, как ни удивительно, терпел их. У меня были смешанные чувства по этому поводу. Как бы много ни пил Баррич, он был вежлив с женщинами. Однако выстроенные в ряд пустые бутылки из-под бренди не могли не напоминать Молли о ее отце. Тем не менее я хотел, чтобы они лучше узнали друг друга. Как-то я рассказал Барричу, что Молли угрожали из-за ее связи со мной.