Сегодня утром в десятом часу я был удивлен приходом ко мне некоего Бодиско, с которым некогда случилось мне познакомиться за границей. В смущении рассказал он, что был свидетелем только что совершившегося перед окнами его квартиры (на Михайловской площади) покушения на жизнь Мезенцова, который имел привычку по утрам гулять пешком в этой части города, вместе с приятелем своим Макаровым. Два неизвестных человека, подъехав в дрожках, бросились на Мезенцова и Макарова; один нанес кинжалом рану в грудь Мезенцову, другой выстрелил из револьвера в Макарова, но промахнулся, и оба, вскочив опять на дрожки, уехали. Не случилось тут ни полицейского, ни даже извозчика, так что едва отыскали экипаж, чтобы довезти раненого домой.

Я поспешил навестить бедного Мезенцова; нашел его окруженным врачами и подчиненными. Он был очень бледен; пульс слаб; он показал мне свою рану, которая не казалась очень опасною; кровоизлияние было уже остановлено. Врачи обнадеживали, что рана не опасна. Однако же в шестом часу приехал ко мне адъютант Мезенцова, молодой граф Гейден, с известием о кончине его.

Убийство Мезенцова произведет еще более тяжелое впечатление, чем недавнее покушение на Трепова. Тогда кончилось только ранением, теперь же смертью; тогда преступница была налицо, предана суду и предлогом к преступлению была месть за грубое обращение Трепова с одним из политических арестантов в тюрьме; теперь же преступники скрылись и, вероятно, останутся безнаказанными; преступление не извиняется никаким поводом со стороны жертвы: Мезенцов вел дела [довольно] гуманно, не имел личных столкновений с преступниками. Мне даже всегда казалось, что он, по своей натуре, совсем непригоден для своего emploi. С молодых лет он был un bon vivant и в то же время набожен. Убийство подобного человека не может быть объяснено иначе, как сатанинским планом тайного общества навести террор на всю администрацию. И план этот начинает удаваться. Малодушные люди, подобные, например, графу Левашову в Одессе, прячутся, бездействуют и потакают самым опасным для общественного спокойствия преступлениям.

6 августа. Воскресенье. Вчера при докладе моем государю зашла, конечно, речь о несчастном происшествии с Мезенцовым. Государь очень озабочен положением дел. Решено ехать в Крым не через Одессу, а через Николаев. Говорили также о замещении Мезенцова: государь назвал князя Дмитрия Мирского (помощника наместника Кавказского); но наследник цесаревич высказался не в пользу этой кандидатуры и предложил своего кандидата – генерал-майора Черевина. По-моему, оба эти кандидата одинаково не соответствуют условиям должности.

Генерал-лейтенант Селиверстов, нынешний товарищ шефа жандармов, на пути из Петербурга в Царское Село рассуждая со мной о настоящем трудном положении дел, представлял в самом жалком виде всё устройство полицейской части. Он указывал на недостаток способных личностей и на скудость отпускаемых денежных средств. То же самое высказал он и государю. На обратном пути в Петербург Селиверстов сказал мне, что государь приказал ему вступить в должность шефа жандармов и главноначальствующего III Отделением, не выяснив, однако же, в виде ли временного только исправления должности, или в ожидании предположенного назначения его на открывшееся место.

Вчера же, при докладе вместе с Гирсом, я счел нужным обратить внимание государя на предстоящее вступление наших войск в Батум. Государь назначил крайний срок – 15 августа; о чем и объявлено Порте. Если последняя будет продолжать отделываться двусмысленными ответами нашему послу и не даст положительного повеления Дервиш-паше передать Батум нашим войскам, то можно опасаться вооруженного столкновения и какой-нибудь катастрофы. По предложению моему государь приказал Гирсу телеграфировать и князю Лобанову для объявления Порте и другим державам, что неисполнение турками обязательств, возложенных на них Берлинским трактатом, может повести к весьма прискорбным последствиям, ответственность за которые падет на Порту. Кроме того, я счел полезным на всякий случай, для облегчения задачи нашим кавказским войскам, послать к берегам Аджарии три военных парохода, вооруженных пушками большого калибра. С этим предложением поехал я, по возвращении в город, к адмиралу Лесовскому, и мы с ним вместе сочинили телеграмму к адмиралу Аркасу.

Сегодня я опять ездил в Царское Село по случаю праздника Преображенского полка и Гвардейской артиллерии. На дворе Царскосельского дворца был обычный парад запасному батальону и запасным батареям, после чего завтрак с обычными тостами.

7 августа. Понедельник. Хотя понедельник не день моего доклада, однако же я получил с вечера приказание приехать в Царское Село вместе с Гирсом и Лесовским. Поводом к этому совещанию послужили некоторые полученные вчера телеграммы. Между прочим князь Лобанов сообщает, что турки просят продлить назначенный государем срок очищения Батума хотя бы на 10 дней, то есть до 25 августа. Решено согласиться на эту отсрочку, которая и нам доставляет более времени, чтобы принять меры на случай, если вступление войск в Батум встретит вооруженное сопротивление. В этих видах делаются распоряжения об отправлении из Николаева к берегам Аджарии двух вооруженных пароходов.

После совещания у государя мы с Лесовским и флигель-адъютантом Барановым сочинили инструкцию командиру этой импровизированной эскадры, а с Гирсом проектировали несколько телеграмм, как по вопросу о Батуме, так и о передаче пленных турок. Этот последний вопрос очень интересует Порту, но до сих пор не может уладиться.

8 августа. Вторник. Сегодня доклад мой был частью в Царском Селе, частью – в вагоне на пути из Царского в Петербург. Государь приезжал сюда на погребальную церемонию покойного Мезенцова. Стечение народа было большое. Происшествие 4 августа возбудило в публике сильное негодование. В III Отделении говорят, будто напали на след преступника [но это еще сомнительно]. Замещение должности шефа жандармов всё не решено: государь предлагал это место графу Баранову (Эдуарду Трофимовичу), который, однако же, уклоняется.

Прямо с погребальной церемонии все министры съехались в Зимний дворец в заседание Совета министров. Предметом совещания были опять меры против дерзких попыток тайного революционного кружка. Прочитали протокол совещания, бывшего у меня 28 июля, потом Валуевым прочитана лично им составленная записка; затем записка, поданная за двойной подписью Макова и Селиверстова (управляющего Министерством внутренних дел и исправляющего должность шефа жандармов); наконец, предложение министра юстиции Набокова. Всё изложенное в этих четырех записках было одобрено государем, несмотря на то, что некоторые из затронутых вопросов возбудили продолжительные и горячие прения. Отличился в них преимущественно Валуев, который с несвойственной ему резкостью опрокинулся на нового министра финансов Грейга. Министр юстиции защищал прокуратуру, но произвел довольно жалкий эффект. В конце концов предположен целый ряд разнородных мер; но кто и как выполнит их – это еще вопрос впереди.

В нынешнем нашем заседании удивляло многих присутствие графа Баранова и генерал-майора Черевина; кроме наследника и меня, никто не мог объяснить себе, по какому поводу эти лица тут находились.

Я продолжаю получать анонимные предостережения и угрозы. Сегодня адъютант мой Чичерин принес полученное им такое же письмо. Из III Отделения дали знать, что вчера во время панихиды по Мезенцове какой-то подозрительный человек у подъезда выспрашивал, который из проходивших генералов военный министр. Этого же человека заметили и сегодня суетившимся на пути государя от станции железной дороги к дому III Отделения, так что наконец его арестовали.