потому, что сомневалась в том, что поблизости бродят ещё какие-нибудь слоны, но и по той причине, что на нём сидела девочка во всём розовом, что было отчётливо видно даже с такой высоты. А ЕЩЁ у девочки над головой порхала пара маленьких птичек.

Молния снизилась, чтобы внимательнее рассмотреть слона и девочку. Она старалась держаться на подобающем расстоянии, чтобы не напугать

Пальчика, и в то же время подлететь как можно ближе, чтобы Мими её узнала.

Мими подняла взгляд на необычный летательный аппарат, который летел над ней, только чуть правее. Она сразу же узнала Молнию и указала ей куда-то вперёд, тем самым как бы говоря, что остальные, вероятно, «где-то в той стороне» (потому что именно туда её вёз Пальчик).

Молния показала ей большой палец, взлетела повыше — теперь она скользила над кронами деревьев — и устремилась вперёд — искать следы Лучика и Ворчунов.

Сержант Умели сидела за рулём полицейской машины и ехала по ужасно неровной и ухабистой дороге. Сказать, что машину то и дело потряхивало, было бы всё равно что ничего не сказать. Рация инспектора Брауна ожила, и из неё послышался шум.

— Слушаю, — сказал инспектор. — Какие новости?

— Сержант Неряха нашёлся, инспектор.

— Нашёлся?

— Он упал ночью в канаву и подвернул лодыжку. И не мог двигаться.

— Он всю ночь пролежал в канаве? В такой-то холод? — изумился инспектор.

— Он немного посинел, но скоро оправится, сэр. Неряха говорит, что мистера Ворчуна схватили сбежавшие из Твердокаменной тюрьмы заключённые, а миссис Ворчунья и её сын прячутся в Норовистом приюте для мальчиков.

— В Норовистый приют для мальчиков! — скомандовал инспектор сержанту.

Сержант развернула машину, и та понеслась в поле.

— Домчимся туда в один миг, — пообещала Умели.

Со своего кресла Молния Макгинти заметила впереди какое-то здание, а перед ним — двор, посреди которого возвышалась огромная раскрашенная статуя человека, с которой что-то свисало… Молния подлетела поближе, чтобы получше разглядеть памятник…

…а в это самое время Лучик и миссис Ворчунья вышли из здания. Молния Макгинти хотела было закричать от радости и помахать им, как вдруг заметила, что Лучик привязан к миссис Ворчунье, а она привязана к огромной птице, которая тоже вышла во двор вслед за ними.

Молния хотела было отлететь в сторонку и подумать, что же делать, но чего гироплан не умел, несмотря на свои скромные размеры, так это летать тихо. Он громко жужжал, словно злая пчела, угодившая в банку из-под варенья, только во много, много, МНОГО раз громче.

Роддерс Лэзенби тоже вышел во двор и указал пальцем на Молнию. Эти двое недолюбливали друг друга. Их связывали неприятные воспоминания. Молния быстро приняла решение и резко снизилась.

— Пчёлы! — вскричала миссис Ворчунья. — Огромные пчёлы!

Гироплан Молнии, слишком быстро рванувший вниз, зацепил памятник. По камню пробежала трещина, а песочного цвета усы Альберта Норова отвалились и упали…

…упали

…упали

…прямо на голову Майкла Облома, любителя искусственной растительности на лице. От этого удара он отключился быстрее, чем успел взвыть от боли.

— Бежим! — скомандовал Лучик, пользуясь замешательством злодеев.

Ему удалось убежать от Твинкла — он вырвал у него из рук верёвку, сделанную из тесёмочек, украшавших ночные рубашки воспитанников, — и понёсся к арке, через которую можно было выйти с территории приюта. Миссис Ворчунья, привязанная к Лучику такой же верёвкой из тесёмочек, засеменила за ним спотыкаясь. Очень скоро они столкнулись с Мими и Пальчиком, которые ужасно обрадовались этой встрече. Но миссис Ворчунья, увидев, что Мими прижимает к себе её сумку с Шоколадным Пряником и Колючкой, обрадовалась ещё сильнее.

Тем временем Молния продолжала путать и озадачивать бандитов, кружа над ними, резко снижаясь и поднимаясь на своём гироплане. Роддерсу Лэзенби это всё надоело. Он устал от нытья Майкла Облома. Устал постоянно бояться Твинкла и его зубастую собаку.

Устал от лорда Великанна, который вёл себя ещё высокомернее, чем раньше, и настаивал на том, чтобы его звали не иначе как лорд. Даже невнятное бормотание Мэнди сквозь бинты выводило его из себя. Появление Молнии Макгинти на одном из её летательных аппаратов стало последней каплей.

Поэтому Роддерс Лэзенби тоже поспешил прочь. Хихикая про себя, он пересёк двор и через арку выбежал в открытое поле. Он бежал по снегу, и на его лице сияла широкая улыбка. «Вот она, настоящая свобода, — думал он, — какое счастье, что больше не нужно ни минуты находиться с этими никчёмными…»

И тут у него перехватило дыхание. Казалось, питон плотными кольцами обвил его живот и крепко сжал.

— Минуточку! Что за… Стойте! Нет!

Что-то подняло его над землёй.

— Помогите! Чт…

Никакого питона там не было. Зато был слоновий хобот. «Опять этот Пальчик и противная розовая девчонка», — подумал Роддерс.

— Немедленно поставь меня на землю! — потребовал он у слона, когда немного пришёл в себя.

И Пальчик перевернул его вверх ногами и уставился на него большими глазами. При появлении Роддерса Лэзенби колибри Завиток и Спиралька улетели прочь, покинув свой вечный пост над головой Мими. Такое уже случалось. Этим птичкам явно что-то сильно не нравилось в Роддерсе.

Твинкл остался один на один с сумасшедшей дамой на шумном летательном аппарате, которая неимоверно его злила. Он решил, что лучшее, что можно сделать, — это запустить в неё чем-нибудь. Чем-нибудь тяжёленьким и таким, что быстро летает, — тогда он сможет точным броском сбить её.

Он огляделся в поисках подходящего снаряда. Каменные усы, отвалившиеся от статуи, не раскололись на кусочки, и форма у них была совсем как у бумеранга. Их и можно было запустить в воздух. Он взял усы, ощутил в руках их тяжесть — а они и впрямь были тяжёлые! — и стал прицеливаться, ожидая, пока Молния вновь снизится. Готово. Цель выбрана.

В этот момент промёрзшая дыня, брошенная в Твинкла Лучиком (снаряд он взял в маминой сумке), ударила злодея в живот, словно пушечное ядро. Твинкл от боли издал самое громкое «А-А-АЙ!», на какое только способен человек, и рухнул на Майкла Облома, который уже был без сознания.

— Отличный удар, Лучик! — похвалила миссис Ворчунья, всё ещё привязанная к мальчику.

Она прижимала к себе Шоколадного Пряника, восседая на Роддерсе Лэзенби, лежащем в снегу