этих двух крайних точек зрения выступал официальный научный мир того времени, образуя практически сплошной фронт отвержения или откровенного незнания; к нему примыкали даже такие сторонники социализма, как Генрих Кунов. В последние годы, впрочем, проблема матриархата играет в ученых дискуссиях все возрастающую роль. Некоторые их участники соглашаются с матриархальными взглядами, другие отвергают их; почти все обнаруживают эмоциональную вовлеченность в предмет.

Важно понять, почему проблема матриархата вызывает такую сильную эмоциональную реакцию и как это связано с жизненно важными общественными интересами. Также хотелось бы выявить скрытые причины того, почему теория матриархата вызвала симпатию у представителей как революционного, так и антиреволюционного лагеря. Так мы сможем увидеть важность данной проблемы для изучения современных социальных структур и их трансформации.

Общим элементом у противоположных подходов к матриархату является их общая удаленность от буржуазно-демократического общества. Такая отстраненность, очевидно, необходима для того, чтобы исследовать и понять социальную структуру матриархата благодаря свидетельствам мифов, символов, легальных установлений и т. д., поскольку это общество радикально отличается от общества буржуазного не только своими специфическими свойствами, но и основополагающими психосоциальными чертами. Сам Бахофен отчетливо это видел. Вот что он писал в предисловии: «Понимание феномена матриархата может быть достигнуто только при одном условии. Исследователь должен быть в силах полностью отказаться от идей своего времени, от верований, присущих его духу, и переместиться в совершенно иной мир мыслей… Тот ученый, который использует установки более поздних поколений как отправной пункт, несомненно, отвернется от понимания самых ранних времен»[54].

Предпосылки позиции Бахофена очевидны во взглядах тех, кто отвергал современный им век – смотрели ли они на прошлое как на потерянный рай или с надеждой ожидали лучшего будущего. Критика настоящего была единственным, что разделяли противостоящие друг другу сторонники теории матриархата. Острый антагонизм между двумя группами по любому другому поводу предполагает наличие нескольких разнородных элементов, которые должны были существовать как в теории матриархата как таковой, так и в ее предмете. Одна из групп могла сосредоточивать внимание на одном элементе теории как на решающем, другая – на другом; таким образом обе группы могли находить причины защищать теорию матриархата.

Консервативные авторы, подобные Боймлеру, оглядывались в поиске своих социальных идеалов на прошлое. Каковы же были причины их особенной симпатии к теории матриархата?

На одну из причин этого указывает Энгельс, критикуя благосклонное отношение Бахофена к религии, ясно им высказываемое: «Существует всего один мощный рычаг для всех цивилизаций, и это религия. Каждый подъем и каждый упадок человеческого существования порождается движением, происходящим в этой главнейшей сфере».

Безусловно, такое отношение типично не только для одного Бахофена. Однако для его теории, рисующей тесную связь между женщинами и религиозными чувствами, оно имеет фундаментальную важность: «Если именно матриархат должен нести на себе этот иератический отпечаток, то это по причине сущности женской природы; глубокое чувство божественного присутствия, смешивающееся с чувством любви, обеспечивает женщине, и в особенности матери, религиозное рвение, особенно сильное в наиболее варварские времена».

Таким образом, Бахофен рассматривает склонность к религиозности как отчетливую «предрасположенность» женщины, а религию – как специфическую черту матриархата. Бахофен не видит в религии просто форму отправления культа или особенность сознания. Одна из его самых блестящих догадок – это его представление о том, что данная структура человеческой психики связана со специфической религией, хотя он переворачивает эту связь с ног на голову и выводит психическую структуру из религии. Романтический аспект теории Бахофена особенно ясно проявляется в его отношении к прошлому: свою любовь и внимание он в значительной мере обращает на идеализируемое им самое далекое прошлое человечества. Еще более значимо то, что он видит в почитании умерших одну из базовых – и достойных восхищения – черт матриархальной культуры. Рассматривая матриархальность ликийцев, он отмечает: «Весь стиль жизни нации можно увидеть в ее отношении к миру мертвых. Почитание умерших неотделимо от почитания собственных предков, а последнее неотделимо от любви к традициям и обращенного в прошлое взгляда».

Бахофен находит глубоко укорененным в материнско-теллурических мистических культах «выразительный акцент на темную, мертвенную сторону жизни природы», характерный для матриархального мировосприятия. Боймлер ясно указывает на различие между романтическим и революционным взглядами на этот предмет. «Чтобы понимать мифы, нужно иметь глубокое чувство силы прошлого. Точно так же для понимания революций и революционеров нужно полно осознавать будущее и его потенциал. Чтобы понять истинную природу такого мировоззрения, нужно ясно видеть, что это не единственная возможная концепция истории. Благодаря искренней любви к будущему можно выстроить другой подход к истории – предполагающий активные мужские усилия, осознанную деятельность, революционные идеалы. В такой системе человек свободен, не зашорен в настоящем и создает будущее из ничего. В системе прошлого человек скован “циклом рождений”, передачей кровных связей и освященных временем обычаев; он – часть “целого”, теряющегося в таинственных глубинах прошлого… Умершие всегда присутствуют, раз так считают живые. Они не мертвы и не ушли из мира навсегда. Все предки человека продолжают существовать, продолжают давать советы и действовать в сообществе своих потомков»[55].

В бахофеновской концепции матриархальной структуры психики и связанных с ней хтонических религий главенствующей чертой является отношение матриархального общества к природе, ориентации на материальную реальность в противоположность интеллектуальной и духовной.

«Матриархат привязан к материи и к тому этапу развития религии, который признает только телесную жизнь. Триумф отцовства приносит с собой освобождение духа от природных явлений, возвышение человеческого существования над законами материального бытия. В то время как принцип материнства пронизывает все сферы земной жизни, мужчина благодаря превосходству своего положения, обеспечиваемому способностью к зачатию, освобождается от этой связи и осознает свое более высокое предназначение. Духовная жизнь поднимается над телесным существованием, и отношения с более низкими областями бытия делаются ограниченными физическим аспектом. Материнство имеет отношение к физической стороне жизни мужчины, единственной, которую он разделяет с животными; отечески-духовный принцип принадлежит ему одному. Здесь он разрывает оковы земного и поднимает глаза к высшим сферам космоса»[56].

Таким образом, отношение матриархального общества к природе характеризуют две черты: пассивное ей подчинение и осознание природных и биологических ценностей как противостоящих интеллектуальным. Как и мать, природа есть центр матриархальной культуры; человечество навсегда остается беспомощным ребенком перед лицом природы.

«В первой [матриархальной культуре] мы имеем ограниченность материей, во второй [патриархальной] – интеллектуальное и духовное развитие. В первой имеем бессознательное законопослушание, во второй – индивидуализм. В первой мы находим ограничение природой, во второй – превосходство над ней, преодоление старых барьеров и мучительное стремление к жизни Прометея взамен постоянной неподвижности, мирным удовольствиям и вечному инфантилизму в стареющем