— Восхитительно! — воскликнул я. — Это в первый раз?

Она решительно кивнула, явно оглушенная собственным достижением, потом хихикнула, уловив в моем вопросе сексуальный подтекст.

Один за другим, целая аудитория, ободренная моими похвалами, обильно расточаемыми первым храбрецам, втянулась в эксперимент. Все началось крайне осторожно — дрожащие коллективные вокальные толчки, словно бесчисленные пинг-понговые шарики, подскакивающие на водяных струях. Я улыбался и одобрительно кивал, указывая на одного-двух особенно активных йодлыциков. Однако, вскоре их уж не требовалось подбадривать: жаждая признания или не желая быть превзойденными — а может, и то, и другое — все собравшиеся начали завывать. Энергичность попыток вызывала у меня беспокойство, но я не видел способа их остановить. Звук возрастал, подобно наступающей приливной волне, отдельные, вначале диссонировавшие голоса сливались в единый хор с фантастически гармоничной основой — густой, точно первобытная грязь, пронзающей, словно заточенное лезвие. Он набирал силу и вибрацию, и, взглянув наверх, я заметил, что люстра начала дрожать. Люди поднялись с мест — я сам непроизвольно вскочил — их рты были широко раскрыты, зубы выдавались вперед, язычки колебались, вены напряглись, головы дрожали, глаза выпучились. Шум стал почти пугающим. Волна за волной, он обрушивался на меня. Чей-то йодль превратился в слабый крик. Я в отчаянии зажал уши. Это напоминало оргазм. Взглянув на Адельму, я подумал, что она действительно его испытывает: голова откинута назад, глаза закрыты, щеки пылают; руки вцепились в груди, ноги широко раскинулись, юбка задралась. Ее рот, даже превратившись в распахнутую дыру, оставался по-прежнему прекрасным.

— Дамы и господа! — крикнул я, но мой голос потонул во всеобщем вопле. Что, черт побери, мне теперь делать? Я поднял руки и помахал ими в воздухе. Безрезультатно.

— Довольно, довольно!

Казалось, сам пол под моими ногами вибрирует и движется. Землетрясение? Или — о да, конечно же! — более глубокий, глухой звук, приближающийся, полный опасности?

— Пожалуйста, дамы и гос…

В эту секунду одно из окон разбилось — почти взорвалось — с электрическим треском, и облако острых как бритва осколков обрушилось, подобно смертоносному ливню, на ближайшие ряды маниакальных йодльщиков. Я увидел отвратительную морду какого-то демонического животного с багровыми, вытаращенными глазами, с растянутыми в ужасающей гримасе губами — оно яростно мычало, и из его трепещущих ноздрей валил пар; а потом я подумал… но нет, я не мог думать! Я окаменел…

Граф кричал. Люди вопили, толкались и пытались пробраться к дверям.

— Коровы, коровы! — орал граф Вильгельм, заглушая царившую ужасающую какофонию. — Это паника, говорю вам! Выведите женщин первыми!

Потом, повернувшись ко мне, он прошипел:

— Смотрите, что наделал ваш идиотский эксперимент!

— Что? Что?

— Шум взбесил мерзких тварей!

— Коров!

— Я же говорил вам, что это свирепейшие животные! Мужчины, на улицу! Ради Бога, возьмите оружие… — и он исчез в волнующейся, кричащей толпе.

Я даже представить себе не мог, что за скромным замком Флюхштайн находится грандиозное уединенное поместье, однако, оно там было. Поместье раскинулось под сине-черным бархатом ночного неба; вдалеке темнела полоса дремучего леса, макушки прижатых друг к другу деревьев тянулись к бледной лимонной луне. Стоял страшный холод. Я сразу же впал в мечтательную задумчивость, навеянную печальной романтикой этого прекрасного мрачного пейзажа. Тут где-то позади меня раздался крик:

— Беги же, беги!

Другие голоса: хриплые, резкие, напуганные, трепещущие от благоговения перед смертью или победой — и я, наконец, осознал, что нахожусь в самом сердце великой, кровавой битвы между человеком и животным. Я слышал предсмертные крики, триумфальные возгласы, отвратительное стальное лязганье, неистовое мычание обезумевших коров и даже что-то, похожее на дикий перестук лошадиных копыт по замерзшей земле. Господи, лошади? Я огляделся — да, лошади! — и увидел графа Вильгельма с перекошенным от ярости лицом верхом на огромном черном звере; граф размахивал широким мечом — лезвие покрывала густая алая кровь — а позади него виднелись многочисленные всадники, вооруженные сходным образом.

— Покрошите их на фарш! — ревел граф. — Только принесите мне головы целыми!

Они прогремели мимо меня, затаптывая людей направо и налево. Они — около двадцати разъяренных коров, бешено, вслепую носящихся вокруг; две-три были тяжело ранены и обезумели от боли; я заметил меч, торчащий из мощного крестца, точно неуместный придаток. Несколько женщин бежали по полю с горящими факелами, их платья порвались и обнажили груди, зловещий медный свет исказил лица, глаза широко распахнулись от ужаса. Развернувшись, я бросился за ними, стараясь держаться подальше от коров, которые снова и снова бесцельно бросались из стороны в сторону; я сшибал людей и не замечал их, я наступил на чью-то руку и мгновенно услышал яростный, болезненный вскрик. На земле лежал почти голый юноша, в его груди зияла открытая кровавая рана.

— Бейте, сэр! Подстрелите же ее, говорю вам!

— … она несется прямо на вас…

— Во имя Господа, здесь женщины!

Я свернул в одну сторону — прямо передо мной, из плотного серебристого облачка дыхания, возникла багряная морда бешеной коровы — потом в другую; в хаосе я потерял из виду женщин с факелами. Я упал на одно колено, и острая боль пронзила мою лодыжку. Я опрокинулся на спину и как можно быстрее откатился подальше, чтобы ближайшая лошадь не превратила меня в кровавую кашу. Потом я заставил себя подняться. Это был ад! Безумный кошмар! Моей единственной надеждой на спасение оставалось вернуться в дом. Слева по-прежнему виднелись огни покинутого бального зала. И я побрел к ним, хромая, точно калека из какого-то дешевого готического романа о мутантах и проклятых, мое сердце отчаянно колотилось о грудную клетку.

— Послушайте меня, эй, вы! Я же сказал, что хочу получить головы целыми!

Мимо пронеслась огромная корова, и я с тошнотворным ужасом заметил свисавшую из ее пасти человеческую руку с отчетливо видными на бледной коже короткими рыжеватыми волосками. Обливаясь потом, я побежал. Коровы просто не могут вести себя так чудовищно, я никогда об этом не слышал! Коровы — мирные существа с печальными влажными глазами, занятые собственными делами, дружелюбно пасущиеся на горных пастбищах и часами стоящие в полном безделии; коровы не отрывают людям конечности, не впадают в убийственное безумие и не врываются в поместья! Быть может, это генетические гибриды, результат кошмарных тайных экспериментов? Или они много лет назад отбились от графского стада и как-то выжили в лесах, совершенно одичав?

В этот момент я услышал глухой стук и почувствовал смутную боль в правом боку, как будто кто-то случайно задел меня, но без всякого намерения причинить мне вред; я полетел кувырком, выставив вперед руки, и тут же мое лицо оказалось в холодной кислой луже коровьей мочи. Я сплюнул и вытер рукавом губы. На короткую секунду мне захотелось поддаться волне бесконечной усталости и заснуть прямо здесь, меня остановила только угроза быть растоптанным коровами или лошадьми — или и теми, и другими. Я с трудом поднялся и снова побрел к огням. За моей спиной раздавались крики, и мычание, и «цвииииччч!» рассекающей коровьи мускулы стали.