Когда я краем глаза увидел ее в кремовом платье (она нечасто использовала этот цвет), я как раз собирался отпустить шуточку по поводу спины Каналья и повернулся к ее агенту, сингапурцу китайского происхождения примерно тех же лет, что и я. Он неплохо говорил по-японски, так как учился в Японии в университете Софии.

— Ладно, Кария, давай работать серьезнее!

— Да я всегда серьезен.

— Что, оплата не очень? Как же так? Вроде бы заказ от сингапурской брокерской конторы, так ведь?

— Как раз брокерские фирмы и не блещут щедростью!

— Да, но…

— Дело в том, что эта фирма — мой партнер, и я не мог отказаться только из-за невысокой оплаты.

— Ах вот как… По-моему, вряд ли стоит выпускать календарь с такой девицей.

— Да нет, это пойдет.

— Да будет тебе! Вот в следующий раз я найду для тебя более интересную работу, так что уж ты постарайся, хорошо?

— Более интересную?

— В Нью-Йорке. Где-нибудь на миллиард.

— На миллиард?

— Или на два…

Так мы перебрасывались шуточками, пока передо мной, словно соткавшись из воздуха, не предстала Моэко. Мне показалось, что она подошла ко мне не по земле, а спустилась с неба. Можно было подумать, что она состоит не из клеток и молекул, а из разноцветных световых корпускул, которые, будучи до поры рассеяны в пространстве, вдруг собрались воедино и образовали человеческое тело. Первый раз, когда я встретил ее в Нью-Йорке, она произвела на меня точно такое же впечатление.

Я решил для себя, что, когда увижу ее вновь, то крикну: «А, Моэко, вот и ты, наконец!» С тех пор прошел год и восемь месяцев. Я думал, что подойду к ней и положу ей руку на плечо — тогда она поймет все. Если у нее, конечно, не окажется в руке ножа или тесака, она развернется и уйдет, исполненная презрения ко мне. Так я представлял себе эту сцену. Перед такой самоуверенностью Моэко будет совершенно беззащитна.

Но увидев ее наяву, я выкрикнул совсем другое: «Все, на сегодня съемка окончена!» — после чего повернулся к ней спиной. И все. Сделай я то, что решил год и восемь месяцев тому назад, все бы закончилось куда быстрее. Но я не сделал этого, вернее, не смог сделать.

В первый момент, когда Моэко заметила меня, у нее был такой вид, будто она не поверила своим глазам. Потом она улыбнулась на секунду, и тотчас же черты ее лица застыли. Такая быстрая смена эмоций — ее конек и называется игрой на бессознательном уровне.

— Ты лучше всего выглядишь, когда спишь… Тебе, должно быть, все так говорят, да?

— Да, говорят.

— Когда ты спишь, ты потрясающе красива.

— Но при этом я ничего не делаю.

— Почему последнее время ты играешь какую-то роль?

— Играю, а ты разве нет?

Я помню этот разговор. Моэко была убеждена, что каждый человек постоянно исполняет какую-то роль, сознательно или бессознательно. Конечно же, она была права. Моэко разделяла такую игру на множество уровней. Бессознательная игра требовала от нее самой отточенной техники исполнения. «Бессознательное» в ее понимании не означало сонное состояние или состояние потери сознания, а то, что, к примеру, ощущаешь, дотрагиваясь в потемках до чего-то совершенно неизвестного. «Если при этом не контролировать себя, — говорила Моэко, — это сведет на нет всю гармонию, которой успел достигнуть». И вот теперь я увидел ее теорию в действии. Я не знаю, сколько времени длилась ее улыбка, не знаю, какие мышцы приходили в движение при этом, не знаю, сменила ли она выражение своего лица до или после того, как улыбнулась, но я точно знаю, что достичь такого она могла только путем долгой тренировки. Такие уловки ей свойственны как никому. Улыбка ее промелькнула в мгновение ока, это был минимальный отрезок времени, который в состоянии уловить человек. И в этом таилась огромная сила, перед которой я оказался безоружен.

Когда я прекратил съемку, ко мне подбежал осветитель и принялся было извиняться, но я мягко его прервал: нет-нет, не беспокойтесь. Потом ко мне подбежал агент, но я сказал ему, что перезвоню попозже, и кинулся к своей машине. И за все это время я ни разу не посмотрел в сторону Моэко.

Я выехал на мост в устье реки, и свет фар моего автомобиля, отразившись от металлического парапета, надолго ослепил меня. В этот момент мне вспомнился тот австралийский фотокорреспондент, что погиб в Камбодже. Раза три или четыре мы вместе с ним выезжали на передовую и почти каждый вечер виделись в барах Сайгона. Сидя с ним за стойкой, я не задумывался об этом, но когда однажды ночью он погиб при вспышке осветительной бомбы, получив ранение в живот, я почувствовал, что мне стало его не хватать. Со временем я убедил себя, что он был моим другом. Такое часто происходит в отношениях между мужчинами, однако совместный военный опыт накладывает на дружбу какой-то особенный отпечаток.

Почему же вдруг я вспомнил о Давиде? За те двадцать месяцев, что я не видел Моэко, как мне показалось, я пришел к выводу, что именно составляло наши с ней отношения. Война и реальность. Я склонялся к реальности. Не думаю, что это было ошибочным решением. Моэко и война были очень похожи. Война являлась стимулирующим фактором, но при этом приходилось рисковать жизнью. Но я не входил в число людей, кто неспособен жить без такого рода стимуляции.

Жену и сына я отвез в аэропорт. Сын ничего не имел против, так как я объяснил ему, что не могу отправиться вместе с ними из-за работы, однако супруга посмотрела на меня подозрительно и поинтересовалась, что же происходит. Я сказал ей, что смертельно устал от скучной работы, от которой не мог отказаться, что это сильно действует мне на нервы, а поскольку произошел сбой в электросети, я прервал на день все съемки. Это не было неправдой, и жена мне поверила.

Но когда я увидел, как они с сыном вошли в посадочный терминал (у них были карты первого класса «Японских Авиалиний»), страхи по поводу Моэко вновь овладели моей душой. Я боялся сверхъестественной власти Моэко. Могла ли она предвидеть заранее все, что происходило со мной? Ведь она появилась именно в тот день, когда мои домочадцы улетали в Японию.

Когда я вернулся, ко мне бросился мой секретарь и выпалил, указывая на Моэко:

— Сэр, я спрашивал эту женщину, но она не хочет говорить, зачем пришла сюда!

— Нет-нет, все в порядке. Лучше принесите нам аперитивчик, туда, к бассейну.

Я чувствовал себя на удивление спокойно.

— Делайте же, что я вам сказал, — бросил я секретарю и пригласил Моэко войти.

Моэко — особа весьма изысканная, она не собиралась переходить в наступление немедленно. Не будет никакой резни, пока она не почувствует себя на своей земле, причем без присутствия третьих лиц.

Она прошлась по краю бассейна, выстукивая каблучками по плитке. Дождавшись, пока уйдут секретарь и прислуга, она повернулась ко мне и произнесла: — Взгляни на небо.