– Артём мне о пропаже ключей ничего не говорил. В последнее время мы вообще мало виделись. Муж подолгу лежал в постели и, как оказалось, отдалялся от всего живого. Даже если ключи и пропали, Артёму было всё равно. Если взяли, а затем вернули, он и вовсе мог не заметить. Но я точно могу сказать, что мои ключи были при мне всегда.

– А где Артём держал свою связку? Вы в курсе?

– Само собой. Он держал ключи или в кейсе, или во внутреннем кармане пиджака. Иногда обе связки лежали в тумбочке, в нашей спальне. Кроме нас, экземпляры ключей от этой квартиры имела Калерия, иначе она не смогла бы свободно заходить в квартиру и выходить из неё. У неё брелок в сумке должен быть…

– Да, он там есть. Но, к сожалению, Калерии Антиповне я не могу задать те же вопросы, – посетовал Харчевников. – И это все экземпляры? Больше ни у кого не было копий?

– Больше ни у кого. На брелоке дочери ключи только от двери той, другой квартиры. Взять ключи, принадлежавшие нам с мужем, теоретически могли несколько человек. К мужу приходили друзья. Коллеги, сотрудники его фирмы. Наши соседи, супруги Молчановы, не раз забегали. Вечером седьмого сентября я «Стрелой» я уехала в Петербург, вернулась ровно через сутки самолётом и нашла мужа мёртвым. Не знаю, с кем он за это время мог встретиться. Да, возможно, с наших ключей сняли слепки. Но лично я никому не говорила, где лежит моя связка.

Саше показалось, что взгляд следователя потеплел, и морщины на его лбу разгладились.

– Насчёт Артёма я не знаю, и насчёт Калерии тоже.

– А вы подозреваете кого-нибудь? Не предлагали ли вам какие-либо подозрительные лица купить эту квартиру?

– Мне много кто предлагал. Товар-то – пальчики оближешь!

– Вы можете назвать этих людей по фамилиям, по именам? Подумайте до завтра. – Игорь Валерьевич взглянул на часы. – Сейчас закончим. Я прекрасно понимаю ваше состояние.

– Да, оно не из лучших. А что касается имён, то я не спрашивала их, потому что не выбрала достойного покупателя. Мы просто поговорили по телефону, но сюда я пока никого не приглашала.

– Подпишите. – Следователь протянул ей листки протокола. – Вы работаете? Если да, назначим нашу встречу на вечер.

– Да, лучше бы вечером подъехать, – согласилась Саша.

– Тогда можете идти. Вот по этому адресу зайдите завтра.

Харчевников написал несколько строчек на листке, вырванном из блокнота, сложил его вдвое, протянул Саше. Та рассеянно взяла, зажала в кулаке.

– Да, до завтра постарайтесь подготовить список имён тех людей, которые могли получить ключи от этой квартиры. Скажем, за последние два-три месяца… И тех, кто вообще бывал у вас – родственников, знакомых и прочих. Круг общения Калерии Козодой проверим обязательно, но это уже – не ваша забота. Извините, что задержал вас. – Харчевников пожал Саше руку, проводил её до дверей. На пороге между прочим добавил: – Квартиру мы сегодня опечатаем, и продать её вы сможете лишь после того, как будут выполнены необходимые следственные действия, О чём вам обязательно сообщат. Всего доброго.

Следователь ушёл на кухню, к своей группе, а Саша вышла на прокуренную лестницу, где весь вечер толпились соседи бабы Таси. Но сейчас уже никого не было – все разбрелись кушать и спать. Саша схватилась за перила. Стала медленно спускаться вниз, не представляя, как доберётся до метро, а потом – до дома. И за что, за что их убили? Ни про Старосвецкого, ни про «долгопрудненских» ничего следователю не сказала, и потому они вряд ли осерчают.

Сегодня подписать документы не получилось, процесс передачи квартиры из-за двойного убийства осложнился. Но всё равно, пусть немного позже, жильё перейдёт к ним. Каля-то, бедная, она-то совсем здесь не при делах, а так ужасно поплатилась…

Саша вышла во двор, сразу же запахнула плащ, потому что всё тело потряс озноб. Она брела, наталкиваясь на песочницы и скамейки, не разбирая дороги, и ветки хлестали по лицу. Остановилась, обернулась на окна квартиры – они светились, словно всё было по-прежнему. Запуталась, заблудилась, как в дремучем лесу, и выхода нет. Её подозревают в организации убийства бабушки мужа. Не хватало, чтобы завтра, в прокуратуре, Александру Шульгу взяли под стражу…

* * *

Из квартиры ничего не пропало, что исключало вероятность убийства двух женщин с целью ограбления. Да и нечего было взять у бабули Таси – деньги в квартире не хранились, нужные суммы Калерии выдавал Артём, когда в этом возникала необходимость.

Но кому и зачем понадобилось привлекать внимание к этой квартире – неужели Юре и Лёше? Вряд ли – они на рожон без крайней нужды не полезут. Тем более что после убийства продать эту жилплощадь будет куда сложнее. Неужели это сделал кто-то другой, положивший глаз на лакомый кусочек недвижимости? Сначала Таисию Артемьевну убили, а потом и до самой Саши доберутся, чтобы не осталось в живых ни одного из тех, кто имел отношение к этой квартире прежде.

Но если баба Тася сама ни с кем познакомиться не могла, и при ней неотлучно находилась Калерия, то вряд ли последняя умолчала бы о подозрительном интересе каких-то типов к квартире, не забеспокоилась бы, не сообщила хозяевам. А вдруг Артём уже пообещал кому-то жильё в Хамовниках, и теперь сшиблись в схватке за недвижимость две конкурирующие группы? Как же Артём дошёл до жизни такой, чтобы, собираясь продать квартиру своей жены, не поделиться с собственницей своими планами?

Но когда Саша вышла на вечерний Комсомольский проспект, она уже ничего не чувствовала – ни страха, ни жалости, ни даже удивления. Это случилось, и всё, прошлого не воротишь. Нужно жить дальше, не раздражая и без того израненную душу воспоминаниями. Бедным женщинам уже ничем не помочь, даже если Сашины глаза сгниют от плача.

Нужно дождаться троллейбуса, потому что дорогу до метро после всего пережитого не осилить. Когда Саша бежала к бабушке, ещё ничего не зная, торопилась поскорее её увидеть, было невыносимо жарко. К истекающему потом телу противно липло шёлковое бельё. Хотелось остановиться и с наслаждением почесать ноги под хвалёными итальянскими колготками, треснувшими в первый же день. Белый невесомый плащ Саша мечтала скатать и сунуть в сумку, но так и не нашла для времени. Теперь он спасал Сашу от холода. Только бы дождь не пошёл – ведь зонта с собой нет; забыла в приёмной директора, когда убегала из лицея.

Подошёл троллейбус. Саша еле встала с металлической скамейки под крышей павильона, с трудом сделала несколько шагов, схватилась за поручень и забралась на ступеньки. Тут же шлёпнулась на сидение, закрыла глаза и пожалела, что скоро придётся выходить.

Её отчаянию, её наивным грёзам пришёл конец. Казалось, что ни единого импульса обезумевшего от стрессов мозга, ни единой порции адреналина, выброшенной в кровь, Саша больше не выдержит – или разорвётся сердце, или погаснет рассудок. Ничего не выражающими глазами она смотрела в окно и видела только одни огни. А кроме них – ничего. Потом огни превратились в стрелы, и Саша поняла, что засыпает. А троллейбус остановился у станции метро, открыл двери, и нужно подниматься, выползать на улицу, переходить дорогу.