Ужель загадку разрешила?

Ужели слово найдено? <…>

Но и на этот раз героиня не видит живого человека, а снова – лишь литературный тип: романы приучили ее воспринимать жизнь сквозь призму прочитанного. И ее упреки Онегину в самом конце произведения далеко не во всем справедливы…

Лотман недаром писал, что материнский книжный шкаф воспитал поколение будущих декабристов: книги действительно задавали высокую планку нравственности. Но не следует думать, будто героини-читательницы заканчиваются на пушкинской Татьяне. Книги читает Ольга Ильинская в романе Гончарова «Обломов», и чтение помогает ей разобраться в жизни. Соня Мармеладова в «Преступлении и наказании» Достоевского читает Евангелие, но эта Книга – вне литературного процесса. А вот в драме Алексея Максимовича Горького «На дне» (1902) проститутка Настя читает не высокие нравоучительные романы, а бульварные любовные. Однако они помогают ей подняться над гнусными реалиями ее собственной жизни и стать хоть чуточку чище.

Барон <…>. Дедка! Ты думаешь – это правда? Это все из книжки «Роковая любовь»… Все это – ерунда! Брось ее!..

Наташа. А тебе что? Ты! Молчи уж… коли бог убил…

Настя (яростно). Пропащая душа! Пустой человек! Где у тебя – душа?

Лука (берет Настю за руку). Уйдем, милая! ничего… не сердись! Я – знаю… Я – верю! Твоя правда, а не ихняя… Коли ты веришь, была у тебя настоящая любовь… значит – была она! Была! А на него – не сердись, на сожителя-то… Он… может, и впрямь из зависти смеется… у него, может, вовсе не было настоящего-то… ничего не было! Пойдем-ка!..

Настя (крепко прижимая руки ко груди). Дедушка! Ей-богу… было это! Все было!.. Студент он… француз был… Гастошей звали… с черной бородкой… в лаковых сапогах ходил… разрази меня гром на этом месте! И так он меня любил… так любил!

Лука. Я – знаю! Ничего! Я верю! В лаковых сапогах, говоришь? А-яй-ай! Ну – и ты его тоже – любила?

<…>

Барон. Ну и глупа же эта девица… добрая, но… глупа – нестерпимо!

Бубнов. И чего это… человек врать так любит? Всегда – как перед следователем стоит… право!

Наташа. Видно, вранье-то… приятнее правды… Я – тоже…

Барон. Что – тоже? Дальше?!

Наташа. Выдумываю… Выдумываю и – жду…

Барон. Чего?

Наташа (смущенно улыбаясь). Так… Вот, думаю, завтра… приедет кто-то… кто-нибудь… особенный… Или – случится что-нибудь… тоже – небывалое… Подолгу жду… всегда – жду… А так… на самом деле – чего можно ждать?

Перед нами три взгляда на природу эстетического восприятия. Первый: в книгах – вранье (Барон, Бубнов). Второй: в книгах скрыт способ отгородиться от убийственной правды жизни (Наташа). Третий: в книгах содержится правда о жизни человеческой души (Настя). Как и другие важнейшие вопросы, этот остается у Горького без прямого ответа. Но зато потом, по ходу чтения, мы выясняем, что Барон совершенно забыл свое прошлое, и душа его действительно пуста; что циник Бубнов на самом деле лелеет мечту устроить праздник для всех людей; что Наташа, не поверившая Ваське Пеплу, несущему в ее жизнь чудо любви и надежду на возрождение, искалечена и пропала без вести. Так что отношение к вымыслу у Горького – пушкинское: «Тьмы низких истин мне дороже // Нас возвышающий обман…»

Литературное направление

– самый общий принцип объединения произведений, в которых наблюдается общность мировоззрения, эстетики, поэтики, идейного содержания, тематики, проблематики.

Произведения, относящиеся к одному направлению, написаны различными авторами в один и тот же исторический временной отрезок. В базовом школьном и вузовском курсе изучаются литературные направления от классицизма до постмодернизма. В науке синонимы понятия «литературное направление» – «литературный метод», «большой стиль».

Нужно помнить, что при классификации по литературным направлениям учитываются не только эстетические, но и философские, мировоззренческие критерии.

Мировоззрение здесь поставлено на первое место не случайно. Литература – процесс не только создания произведений, но и самопонимания, самоосмысления авторов в их историческом времени. В этом смысле словесность связана с философией. Отзвуки философских учений и концепций часто звучат в произведениях. Например, нельзя отделить гражданскую лирику Пушкина от социальной философии эпохи Просвещения: на первое место в обществе ставился закон, и для поэта до поры до времени он оставался главной ценностью. Только в 1830‐е годы Пушкин стал понимать, что милость, милосердие выше закона.

В самом общем, схематичном виде смену литературных направлений можно представить себе так. В XVII в. во Франции утвердилась абсолютная монархия, и появился классицизм. Эту модель мира можно представить себе как равнобедренный треугольник. Вершина – монарх, он все знает о каждом подданном. Внизу, соответственно, самый многочисленный, «темный» (в плане просвещения) и бедный слой общества – крестьянство. Чем малочисленнее социальный слой, тем он иерархически выше. Над крестьянами располагаются бюргеры, нижнее и среднее духовенство, затем идут дворяне, высшее духовенство, вельможи. Вектор социального движения идет снизу вверх, каждый слой работает на укрепление государственности, деятельность любого члена общества направлена на поддержание его жесткой структуры. Сверху вниз изливается свет справедливости от короля.

Сентиментализм не ставил перед собой явной задачи подвергать сомнению такое социальное устройство, хотя эпиграф к «Путешествию из Петербурга в Москву» (1784–1789) Александра Николаевича Радищева: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй» – конечно, выражает авторскую точку зрения. Но декларация способности каждого человека чувствовать – вне зависимости от положения в иерархии – сама по себе революционна. Мы сегодня даже представить себе не можем, какой силы переворот в сознании читателей на рубеже XVIII–XIX вв. произвела повесть Николая Михайловича Карамзина «Бедная Лиза» (1792) благодаря всего одной фразе о матери героини: «<…> ибо и крестьянки любить умеют! <…>». Раньше образованные люди над этим вопросом как-то не задумывались, полагая, что простым людям духовность не свойственна. Чувствительность подразумевала сочувствие к другому человеку. Сентиментализм выработал целый ряд приемов, помогавших демонстрировать способность к сопереживанию. Ее отсутствие считалось в обществе дурным тоном. Если на театре давали чувствительную пьесу, зрителям положено было плакать, чтобы слезы были видны окружающим. Но ведь далеко не всегда и не у каждого слезы льются рекой!.. Тогда в театральных биноклях стали делать маленький канальчик с кнопочкой. Внутрь клали крошечный кристалл нюхательной соли (карбоната аммония), в нужный момент нажимали на кнопочку, кристалл попадал в глаз, слизистая оболочка раздражалась – и вот она, желанная демонстрация сострадания!..

В начале XIX века Василий Андреевич Жуковский, активно работавший в русле прелагательного направления и на стыке двух литературных направлений, сентиментализма и романтизма, сделал чувствительность центральным мотивом своего творчества. Письма читателей к поэту содержат благодарные признания в том, что своими стихами он