были воины, да воины не были придворные. Воспитание дано мне было отцом моим по тому веку наилучшее. В то время к научению мало было способов, да и не умели еще чужим умом набивать пустую голову. <…> Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знания мода, как на пряжки, на пуговицы». Обращает на себя внимание анафора «отец мой», подчеркивающая источник благонравия персонажа – его идеальное воспитание. Из этой концепции «старого времени» возникает и говорящая фамилия Стародума.

Но и родители Скотининых – «старинные люди», правда, та традиция, которой они следовали, безоговорочно враждебна духу Просвещения. Так в текст пьесы вводятся две концепции старины, и прошлое становится частью настоящего, разрушая единство драматического времени.

Действие. В пьесе две основные сюжетные линии: одна связана с Митрофаном и госпожой Простаковой и ведет к «достойным плодам злонравия», вторая – с Софьей и Стародумом и показывает следствие благонравного поведения. Можно, конечно, трактовать и иначе: одна сюжетная линия, которую можно определить как замужество Софьи, и тогда действие едино. Раз Софья-Мудрость достается любящему ее Милону, а не «любящему мать» Митрофану и уж тем более не Скотинину.

Рассмотрим с тех же позиций текст «Горя от ума». У Грибоедова получилось соединить просветительский классицизм, сентиментализм, романтизм и реализм в одной пьесе, но она и была написана в переходные 1820‐е годы, когда все эти направления сосуществовали в российской словесности.

Место. Московский дом Фамусовых. Однако пьеса изобилует упоминаниями других жизненных пространств, того же Петербурга, каких-то «краев», где странствовал Чацкий и др.

Время. Как и в «Недоросле», в настоящее активно вторгается прошлое. Часть внесценических персонажей, живших ранее, при государыне Екатерине, идеальных для Фамусова, знаменуют идеал не государственной, а псевдогосударственной жизни, когда цель – не служение, а получение благ, награждений и веселая жизнь.

Действие. Основная, казалось бы, линия «Чацкий – Софья» разветвляется на несколько более тонких. Здесь и взаимоотношения Чацкого с фамусовским обществом, и любовные треугольники «Чацкий – Софья – Молчалин» или «Молчалин – Лиза – буфетчик Петруша». Так что единства опять не получается.

Любое явление, заимствованное русским искусством в других культурах, получает на нашей почве специфические черты, порой далековато уходящие от первоначального образца.

Хорошо виден переход от классицизма через просветительский классицизм к следующему направлению, сентиментализму, на примере оды «Фелица» (1782) Державина, в которой есть черты обоих направлений и течения. Ода построена на контрасте двух образов: первый – императрица Екатерина II, второй – автор-герой, поэт, наследующий черты своего создателя, правда, отчасти с оттенком гротеска. Вот портрет «богоподобной царевны»:

Мурзам твоим не подражая,

Почасту ходишь ты пешком,

И пища самая простая

Бывает за твоим столом;

Не дорожа твоим покоем,

Читаешь, пишешь пред налоем

И всем из твоего пера

Блаженство смертным проливаешь;

Подобно в карты не играешь,

Как я, от утра до утра.

Не слишком любишь маскарады,

А в клуб не ступишь и ногой;

Храня обычаи, обряды,

Не донкишотствуешь собой;

Коня парнасска не седлаешь,

К духа́м в собранье не въезжаешь,

Не ходишь с трона на Восток, —

Но кротости ходя стезею,

Благотворящею душою

Полезных дней проводишь ток.

Выражение «донкишотствовать собой» нужно понимать как «растрачивать себя попусту». А вот автопортрет:

А я, проспавши до полудни,

Курю табак и кофе пью;

Преобращая в праздник будни,

Кружу в химерах мысль мою:

То плен от персов похищаю,

То стрелы к туркам обращаю;

То, возмечтав, что я султан,

Вселенну устрашаю взглядом;

То вдруг, прельщаяся нарядом,

Скачу к портному по кафтан.

Или в пиру я пребогатом,

Где праздник для меня дают,

Где блещет стол сребром и златом,

Где тысячи различных блюд:

Там славный окорок вестфальской,

Там звенья рыбы астраханской,

Там плов и пироги стоят, —

Шампанским вафли запиваю

И все на свете забываю

Средь вин, сластей и аромат.

Речи о чувствительности здесь нет, но зато оба героя обрисованы как цельные личности, причем Фелица – источник общественного блага, а автор-герой при всем его подчеркнутом, даже утрированном легкомыслии – воплощение идеи частного человека, пускай и живущего преимущественно своими интересами, но все же умеющего ценить простые и ясные радости жизни. А частный человек – предмет изображения в сентиментализме… Ощущение радости также стало обязательным умением для человека в эпоху сентиментализма.

Амплуа

– устойчивый, повторяющийся комплекс качеств и функций в драме для той или иной роли.

Различные персонажи, относящиеся к одному амплуа, объединялись условным наименованием и главной задачей. Резонер транслировал публике мнение автора. Благородный отец задавал нравственный уровень. Герой-любовник, юноша или молодой мужчина, красивый, умный, благородный, должен был демонстрировать беззаветную преданность любви, которая в этом случае также понималась как долг. Слуга или служанка помогали своим господам, выручали их в трудную минуту. Тиран – средоточие всего ужасного.

Резонером можно называть Стародума в «Недоросле» (он же соответствует и схеме благородного отца), отчасти Чацкого в «Горе от ума», Кулигина в «Грозе» Александра Николаевича Островского.

Амплуа героя-любовника без всяких добавлений или изменений Фонвизин отдал Милону, а Грибоедов поделил его между Молчалиным и Чацким. Если учитывать мотив сватовства в формировании образа героя-любовника, то нужно добавить из одной пьесы – Скотинина и Митрофана, из другой – Скалозуба.

Интересно получается с Фамусовым, претендующим, казалось бы, на позицию благородного отца. По происхождению он человек знатный, т. е. в словоупотреблении того времени – действительно благородный. Однако по нравственным качествам, с точки зрения Грибоедова как носителя определенного мировоззрения, это воплощение низости. Его не интересует служение высоким идеалам: таковые для него заменяет исключительно собственное процветание, обогащение и чины. Его не интересуют чувства и счастье дочери: он не мыслит для нее бедного и незнатного жениха и свято уверен, что Скалозуб – наилучшая партия для Софьи. Наконец, он не демонстрирует независимости суждений, живет с оглядкой на «Марью Алексевну», на то, что будут говорить в свете.

Софья тоже не может быть названа героиней классицистически-просветительского толка. Да, она верно любит избранного Молчалина, но ради него способна и на обман, и на подлость, что, конечно, совершенно недопустимо в образцовой модели.

Говорящие фамилии и имена

– те, через которые еще на уровне списка действующих лиц в драме