И вот настал день, когда работа была завершена. Павел долго рассматривал готовый портрет, потом удовлетворенно кивнул.

– Годится. Ты про меня все понял, молодец, не зря я тебе деньги заплачу. Да, я такой: никому ничего не прощаю, ничего не забываю и жалости ни к кому не испытываю. Повешу портрет у себя в доме, пусть каждая сука знает, что со мной лучше не связываться. И про тебя всем расскажу, – он неожиданно захихикал. – А что, это будет классная фенька! Сделаю тебя модным художником среди братвы, особенно среди тех, кто стремится стать респектабельным. Пусть заказывают тебе свои рожи, если не боятся, что их слабость и подлость наружу вылезут. А ведь никто не признается, что боится, я эту породу знаю. И будут все к тебе в очередь стоять как миленькие! Они ведь не только свои рожи будут заказывать, они еще и баб своих к тебе потащат, как пить дать. Разбогатеешь, полезными знакомствами обзаведешься, станешь знаменитым и уважаемым, поди, плохо!

Слова Павла оказались пророческими, мода на портреты кисти Бориса Кротова, которому в ту пору было всего-то двадцать четыре года, возникла и окрепла так быстро, что он оглянуться не успел, как стал обладателем домика с мастерской в Подмосковье, хорошей машины и солидного счета в банке. Вкуса к большим деньгам и дорогим подаркам он так и не почувствовал, рассматривая свою работу над заказами личностей с сомнительной репутацией просто как источник средств к существованию. Два раза в год Борис уезжал куда-нибудь в глухие деревни, снимал жилье и целыми днями сидел с альбомом и делал наброски лиц местных деревенских жителей. Человек и отражение его внутреннего мира в его внешности по-прежнему были для него самым интересным и самым привлекательным.

Однако то обстоятельство, что он знакомился с людьми определенного круга и писал их портреты, сделало его вхожим в их дома, пригласить художника Кротова на день рождения, свадьбу, крестины или просто на прием «по случаю» стало хорошим тоном. Тусовок Борис не любил, но в силу некоторых обстоятельств исправно их посещал и со временем начал даже находить в этом некоторую прелесть.

Обстоятельство, заставляющее его ходить на подобные мероприятия, называлось «Ханлар Алекперов», или – для друзей и близких – просто Хан.

И вот теперь, стоя перед зеркалом с письмом в руках, Борис Кротов думал о том, что надо, наверное, позвонить Хану и посоветоваться. Откуда взялись эти странные письма? В первом было написано: «Я знаю, что случилось с твоей матерью». Во втором слов оказалось чуть больше: «Я знаю правду о том, как погибла твоя мать. Тебе интересно?» Ему не было интересно, он прекрасно знал, что случилось с его матерью, ведь это произошло фактически у него на глазах. Он тогда был совсем маленьким, шестилетним, мать жила с очередным сожителем, который, по обыкновению, напился, устроил дебош и в пьяном угаре зарезал любовницу, за что и сел на добрые восемь лет.

Теперь Борису уже тридцать, и никакая правда ему не нужна, он ее и так знает. Но сам факт наличия писем ему не нравится. Нет, все-таки надо позвонить Хану и если не посоветоваться, то хотя бы просто рассказать ему.

1 Мая супруги Сорокины собирались провести в приятных прогулках по Москве, они были уверены, что их соседи Гусаровы на все три дня отбудут на дачу, однако вышедший на балкон Вилен Викторович услышал доносящиеся из расположенной стенка в стенку квартиры оживленные голоса.

– Геля, они не уехали, – сообщил Сорокин жене. – Придется идти.

– Ой, а у меня ничего нет, – испуганно заговорила Ангелина Михайловна. – Я думала, их три дня не будет, и не пекла ничего, только обед для нас с тобой приготовила. Как же мы пойдем?

– Да ничего, просто по-соседски заглянем, не каждый же раз их разносолами угощать.

– Но как-то без предлога неудобно, – засомневалась Ангелина.

– Удобно, удобно, – заверил ее муж. – Скажем, что зашли пригласить их на прогулку, город такой нарядный, и погода отличная.

Они позвонили в квартиру к соседям и увидели Людмилу Леонидовну, которая, уже в туфлях и легком плаще, складывала в сумочку какие-то мелочи.

– А мы были уверены, что вы на даче, – начала Ангелина Михайловна, – заглянули к вам просто на всякий случай. Мы вот с Вилей собрались на Тверскую поехать, по городу погулять… Не составите нам компанию?

Людмила Леонидовна, стройная и все еще очень красивая женщина в модных дорогих очках, смущенно улыбнулась:

– Я бы с огромным удовольствием поехала с вами, но мне нужно вести внука в зоопарк. Сын попросил, Ленечка, взять мальчика, они с женой хотят поехать к друзьям, да пусть развлекутся, отдохнут. Лева, конечно, сердится, ему скучно одному дома оставаться, он планировал, что мы на дачу поедем, но что ж поделаешь…

Ангелина быстрым незаметным движением прикоснулась к руке мужа, и тот правильно понял ее жест.

– А можно, я с вами пойду? – предложил Вилен Викторович. – Мне давно хотелось посмотреть Московский зоопарк, да все никак не выберусь, потому что Геля не любительница диких животных, а одному, знаете, как-то… Вы не возражаете?

Людмила Леонидовна растерялась, но тут вступил Лев Сергеевич, который появился из комнаты и радостно заулыбался гостям:

– Давай, Люся, давай, соглашайся, – загудел он, – когда еще тебе удастся погулять в интересном месте с интересным мужчиной, я для тебя уже не ухажер с моей-то хромой ногой, я больше ста метров ровной походкой не пройду.

– А правда, Люсенька, – тут же подхватила Ангелина Михайловна, – возьмите Вилю с собой, а то он меня этим зоопарком уже измучил, пойдем да пойдем, а мне не хочется. А тут вот и случай подвернулся.

– Да я с удовольствием, – ответила Гусарова, – но как же вы, Ангелина Михайловна? Одна дома останетесь?

– Еще чего! – откликнулся Лев Сергеевич. – Я Ангелину Михайловну никуда не отпущу, мы останемся здесь и будем ждать вас на берегу, правда же, Ангелина Михайловна? Мы с вами сейчас картишки наладим и отлично проведем время, пока наши половины будут изучать мировую фауну. Ты за нас не переживай, Люся, мы вдвоем не соскучимся.

Людмила Леонидовна и Вилен Викторович отбыли, а Ангелина села играть в карты с Гусаровым. Она отчаянно проигрывала, потому что была невнимательна и не запоминала, какие карты уже вышли, в голове у нее вертелась одна-единственная мысль: ее любимый, ее обожаемый Виля сейчас проводит время с другой женщиной. И даже то обстоятельство, что это происходит по инициативе самой Ангелины и вообще нужно для дела, ее не утешало.

Они вместе уже полвека, золотую свадьбу отметили два года назад, ведь поженились, когда им было по двадцать, а теперь-то по семьдесят два года стукнуло, и все равно Ангелина Михайловна продолжает совсем по-девичьи ревновать мужа, сейчас, наверное, даже сильнее, чем в молодости, потому что последствия его измены и ухода выглядят теперь куда страшнее, чем прежде. Остаться одной в семьдесят два года, без детей, перед лицом не то что наступающей – наступившей старости, когда не за горами болезни и немощность… Всю жизнь Ангелина делала все, чтобы угодить Вилену, чтобы ему понравиться, чтобы его не разочаровать, читала книги, которые были ему интересны, ходила с ним на спектакли, которые он выбирал, и на выставки, и на концерты. Разумеется, сама Ангелина тоже была натурой художественной и очень любила книги, театр, живопись и музыку, но вкус у нее был все-таки несколько иным, и если бы выбирала она, то выбрала бы другое. Но она приучила себя любить все то, что любит Вилен, и в конце концов полюбила по-настоящему, прониклась, прочувствовала, и интерес ее стал искренним и глубоким.