– А теперь, Брайан, – произнес он, прекрасно осознавая, что обращение по имени опускает Дотри еще на несколько ступенек по социальной лестнице, – расскажите о ней.

Мне показалось, Дотри обрадовался, что разговор перешел с его персоны на партнершу:

– О, Дени… Она – это единственная причина, почему я не оставил этот бизнес, после того как…

– Нет, Брайан, нет. Не о Дени. Я хочу, чтобы вы рассказали о девочке – об Инге Лунен.

Его влажная кожа вновь покрылась потом, он посмотрел на Мерсера, потом на меня в надежде, что мы перебьем Чэпмена или попросим его сменить тему.

– Я не имею никакого – слышите?! – никакого отношения к той девочке, детектив. Меня не привлекли к суду. А этого грязного ублюдка надо было вздернуть и…

– Возможно, вздернуть стоило вас. Только, боюсь, это доставило бы вам больше удовольствия, чем заслуживает такой извращенец, как вы. Просто не забывайте, что у убийства нет срока давности. Станете играть с нами в игры, скажете хоть слово лжи – пусть даже из лучших побуждений – о Дениз Кэкстон, об Омаре Шеффилде, и…

– Об Омаре? А при чем тут он?

Воротник его темно-зеленой спортивной рубашки насквозь промок от пота, как и подмышки. Его удивление при имени Омара показалось искренним.

А Чэпмен продолжил напирать:

– Поставите нам хоть малейшую подножку в этом деле, Брайан, и я лично отправлюсь хоть на край земли, чтобы найти гвозди для вашего гроба и улики, которые определят вас в соседнюю камеру с Бертраном Глостером. Так вот… А теперь расскажите-ка мне, Брайан, про свои отношения с Дениз Кэкстон. И сядьте, что ли, на свои руки – я с ума схожу от этих ваших обтираний и мельтешения. После моего ухода сможете принять душ – вам он понадобится.

Брайан начал отвечать Чэпмену как трехлетний ребенок и действительно подложил ладони себе под ягодицы. Он объяснил, что они с Дени познакомились в 1990 году, потому что у обоих были галереи в Фуллер-Билдинг. Вскоре выяснилось, что у них много общего – оба из бедной семьи, оба выдумали себе прошлое, у обоих интуиция заменяла опыт. Дени и Брайан обожали продавать знаменитые вещи большим клиентам и ради этого были готовы практически на все – раздвигали границы дозволенного в этом степенном бизнесе, мечтая найти забытую картину, утраченный шедевр, вернуть его на рынок и продать кому-нибудь вроде Стрейзанд или Николсона.

– А как же сладенькое, Брайан? Ты все еще нюхаешь?

– Почти нет.

– Когда речь идет о кокаине, такого понятия как «почти нет», не существует. Это было еще одним общим пристрастием у вас с Дени, так?

– Можно мне утереть рот, детектив? – Чэпмен кивнул, и Дотри вытер лицо и шею рукавом. – Иногда мы нюхали вместе.

– Кто поставщик?

– На самом деле – Дени. С моей судимостью я не мог рисковать и покупать кокаин на улице. Поэтому порошок давали мои… ну, друзья. Художники, арт-дилеры, даже складские рабочие. На улицах нет недостатка в снежке. Вы же знаете.

Чэпмен встал и посмотрел через стеклянную стену кабинета Дотри на рельсы.

– Неужели Дениз действительно нравился этот мусор? Вы же видели картины у нее дома и в галерее Лоуэлла, так? У них потрясающая коллекция.

– Детектив, при жизни Ван Гог продал всего пять своих картин. Собственно говоря, лишь горстка художников удостоилась признания своих современников. Дени хотела быть впереди, открыть имена будущего, дерзать. Для того чтобы распоряжаться коллекцией мастеров, как Лоуэлл, не нужно ни мозгов, ни воображения. Только деньги.

– Давайте поговорим о вашем бизнесе.

– Это бизнес Дени, а не мой. Я вложил в него некоторую сумму, но она не могла рисковать и упоминать мое имя. Слишком многие могут похвастаться хорошей памятью.

– У нее были проблемы? С законом?

– Естественно, – Дотри посмотрел на полированную поверхность стола. – Вот минуту назад я упомянул Ван Гога. Полагаю, вам известно о споре по поводу его «Вазы с подсолнухами».

– Нам известна наша версия этой истории, – сблефовал Майк, – а теперь охота послушать вашу.

– Рынок сейчас немного штормит. Винсент Ван Гог писал лишь в течение последних девяти лет жизни Считается, что он является автором 879 масляных полотен, 1245 эскизов и одной гравюры. – Теперь Дотри обращался ко мне, будто считая, что ни Мерсер, ни Майк не поймут этих материй.

В ответ я пристально посмотрела на него:

– Рассказывайте детективам, мистер Дотри. Они в этом деле гораздо более сведущи, чем я. На самом деле их уровень интеллекта достаточно высок.

– Шум поднялся из-за того, что сейчас многие эксперты полагают, будто некоторые из его самых известных полотен и даже единственная гравюра – подделки. Они думают, что их нарисовали современники Ван Гога, а шустрые дельцы выдали их за его работы. Принимая во внимание, что его вещи идут по очень высоким ценам, можете представить, что спор разразился нешуточный.

– А Дени?

– Ну, не так давно Дени продала «Подсолнухи» богатому клиенту в Японию. Я не могу сейчас назвать его имя, но сделка была публично зарегистрирована. Теперь он подал жалобу правительству Соединенных Штатов…

Я перебила его:

– Не понимаю. Ведь предположительно поддельный Ван Гог висит по всему миру – от музея д'Орсэ до Метрополитен.

– Да, мисс Купер, но джентльмена возмутило то, что Дени продала ему картину после того, как отправила ее на экспертизу кураторам в Амстердам» и они сообщили, что ценность картины представляется сомнительной.

– То есть после того, как ей заявили, что это копия?

– Она яростно сражалась с этим мнением голландского министерства искусств.

– Но, решив не дожидаться окончания спора, – закончил за него Чэпмен, – она нагрела клиента. На сколько?

– Четыре миллиона шестьсот тысяч.

Чэпмен присвистнул:

– Неплохая работа, Брайан. А какова ваша доля? И что вам известно о расследовании, проводимом федералами по поводу мошенничества с заявками на аукционах?

Дотри покачал головой:

– В жизни не владел ни одним Ван Гогом. Я занимаюсь современным искусством.

Чэпмен стал ходить по маленькой комнатке взад-вперед, поглядывая на город за стеклянной стеной:

– Уф… Должно быть, однажды вам слишком туго завязали кожаную маску и повредили мозги. На этом дерьме нельзя заработать и ломаного гроша.

– Дени нисколько не волновало это аукционное расследование. Ее это не касалось – мне даже в голову не приходило ей рассказать. А что касается вашего чутья, детектив Чэпмен, – добавил Дотри, – то если дерьмом вы назвали те невзрачные нитяные скульптуры, то знайте, что я продал последнюю работу их автора – «Красная нить как половина восьмиугольника» – за четверть миллиона долларов.