— Вот и иди к ней… — Губы Грай дрожали от обиды.

— О чём ты? — ошарашенный услышанным спросил Роберт.

— Ты говорил, что ты мой друг… Я первая с тобой стала дружить, когда никто не хотел. Все смеялись над тобой… А теперь ты только с ними…

— Погоди, Грай… — Роберт попытался взять её за руки, но она спрятала их за спину, и он не стал настаивать. — Мы можем дружить все вместе: ты и я, и все ребята, и Шела, и другие девчонки… Почему ты на тренировки никогда не приходишь? Почему ты не с другими девушками?

Грай сникла так же быстро, как до этого вспыхнула. Уголки её губ опустились вниз, а в глазах заблестели слёзы.

— Так получилось, — по-детски шмыгнула она носом. — Когда мама была жива, мы всё делали вместе. Нам никто не был нужен. А когда она умерла, я осталась совсем одна. Я знаю, отец любит меня, но он всё время занят. Тиметт учил меня стрелять из лука… и ещё много чему учил, но потом он ушёл на войну… А тренировки мне не нужны, я же не воин. Я умею охотиться, но не сражаться… Не то, что Шела. Она всё умеет.

— Мне жаль твою маму. Ты скучаешь по ней? — Сам Роберт до сих пор с грустью вспоминал Петира Бейлиша.

— Мне её не хватает…

— Почему она умерла?

— Силдж сказала, от зимней лихорадки. Но я знаю — это от тоски. Она так и не привыкла здесь жить, и всегда была очень печальная. Хотя отец старался всё делать для неё. Вы думаете, что мы жестокие дикари, но он любил её. И никогда не обижал. А она всё равно грустила по своему дому и мечтала вернуться…

Никто не мог понять этого лучше Роберта. Робкая надежда на освобождение сменялась у него покорной обречённостью, но и тогда он не переставал мечтать, как вернётся домой. И уж чего Роберт делать не собирался никогда, так это умирать от тоски. Тем более после недавнего разговора с Ивером.

— Знаешь… я благодарен тебе, Грай. Правда! За всё, что ты сделала для меня, — сказал он ей осторожно и в подтверждение кивнул, видя, как она озадаченно на него уставилась: — Если бы не ты, я бы уже сто раз умер. Но… — Он замолчал, подбирая слова, не желая обидеть или как-то задеть её, но затем решился и словно с обрыва кинулся: — Я больше не хочу быть ручной обезьянкой любимой дочери вождя…

Грай удивлённо вскинулась и отпрянула, словно её ударили.

— Роберт! — воскликнула она с упрёком, и слёзы всё же не удержались, побежали по щекам. — Почему ты сегодня такой злой? Зачем ты так говоришь?

— Прости… я хотел сказать, что больше не смогу проводить время только с тобой. Не обижайся, но теперь я буду очень занят… — Он перевёл дух и твёрдо сказал: — Шела очень красивая. Но это ничего не значит. Главное, что мне есть чему поучиться у неё.

Ивер согласился посмотреть на тренировку. После чего сказал, что биться молотом или топором Роберт никогда не сможет. Не говоря уже о двуручном мече. И чтобы управиться с полуторником, придётся сильно постараться. Хотя и в этом случае он не поставит на сносный результат и гнилую шкурку хорька. Но пообещал, что посмотрит в старом сарае, где свален всякий хлам, какой-то древний кривой меч.

— Сейчас Торстен тренирует меня коротким мечом, — сказал Роберт после небольшой паузы. — А когда я стреляю из лука, Ол всегда рядом, он советует и поправляет меня. И ещё он учит меня ездить на лошади…

Грай слушала внимательно, так и не подняв головы. Она не понимала, что сделала не так, и почему Роберт отказывается от её дружбы. Он на миг остановился, взял её ладони в свои и дождался, пока она посмотрит на него.

— Я научусь драться, как Шела, биться мечом, как Торстен, и бросать копьё даже с лошади, как Ол, — решительно сказал он, глядя ей в глаза. — Я возьму от них всё самое лучшее, что они умеют… всё, что смогу. И ещё я попрошу Ивера заниматься со мной. — Придёт день, когда всё это ему пригодится, и он должен быть готов. Но сегодня Роберт решил не рассказывать об этом своей подружке. Он виновато улыбнулся: — У меня больше не будет времени, чтобы гулять с тобой, Грай. Но если хочешь, ты можешь быть рядом… но только рядом, а не впереди. Я больше никогда не буду прятаться за твою спину.

Разговор с Ивером стал для Роберта откровением — в течение нескольких дней он потом ходил, словно оглушённый. Дотракиец оказался неожиданно спокойным и рассудительным, Роберт представлял себе этих дикарей совсем другими. Однако всё же не отважился спросить про лошадей. Может, потому что для старика Ивер слишком проворно махал топором. А может, потому что Роберта гораздо больше интересовал другой вопрос.

— Вы когда-нибудь хотели вернуться домой? — спросил он его после того, как они обсудили подходящее оружие. Ему не верилось, что возможно иное.

— Раньше нет, — рассеянно пожал плечами Ивер, срезая ножом грязные ногти. — А теперь поздно. Нищего старика за простое спасибо никто не возьмёт на борт и за Узкое море не переправит… Перед смертью, конечно, хотелось бы ещё раз увидеть степь. Ваши горы очень красивые, но ничто не сравнится с бескрайней зеленью Дотракийского моря. Оно даже лучше настоящего, которое с ядовитой водой. — Ивер отвёл взгляд от своих рук, задумался, и далее уже говорил, словно сам с собой: — Трава там густая и такая высокая, что иногда скрывает всадника с головой… Ветер её колышет, клонит к земле, и кажется, будто плещутся волны. — Он дёрнул кустистой бровью, чуть помолчал и насмешливо посмотрел на Роберта чёрными, чуть выпуклыми глазами: — А что насчёт тебя, маленький лорд? Хочешь вернуться?

Роберт смог только молча кивнуть — Бриенна часто называла его маленьким лордом, и от воспоминаний об этом непрошеные слёзы внезапно сдавили горло, мешая говорить.

— Тогда для начала тебе придётся убить свою надежду, — сказал Ивер что-то совершенно непонятное серьёзным, даже торжественным тоном.

— О чём вы? — растерялся Роберт. И немного встревожился, ведь надежда — единственное, что помогало ему не сойти с ума. Зачем же её убивать?

— Ты же до сих пор надеешься, что когда-нибудь сюда придут твои рыцари и спасут тебя? Верно? — И когда Роберт снова лишь настороженно кивнул, безжалостно отрезал: — Не придут. Они уже почти не ищут тебя… Так что убей надежду, парень.

Роберт не понимал.

— Я… я не могу, — прошептал он упрямо, а потом глянул на говорящего загадками отшельника и спросил с отчаянием: — Как же я буду жить без надежды?

Ивер с ответом не спешил, рассматривал его внимательно, пытаясь увидеть что-то ведомое ему одному.

— Надежда делает тебя слабым, — наконец сказал он. — А когда надежды не станет, исчезнет и страх. И сила появится…

— И… зачем… зачем мне это, если я никогда больше не увижу свой дом?! — Роберт был окончательно сбит с толку.

Ивер снова надолго замолчал, занявшись своими руками — вычищал ножом из-под ногтей оставшуюся грязь. А когда поднял голову и заговорил, в его глазах снова читалась насмешка.

— Ты можешь и дальше жить здесь пленником и скрести котлы, — сказал он. — А можешь стать членом клана, равным Хагену, Ульфу и даже Одноглазому Тиметту… если захочешь. Выбирать тебе. Обгорелые — свободные люди. Обгорелый может идти куда угодно. Никто не запретит ему покинуть клан, если он захочет уйти. — Ивер дождался, пока сказанное дойдёт до сознания потрясённого Роберта, и лишь после этого закончил: — Но право стать Обгорелым нужно заслужить! Обгорелый никогда не будет жить в доме со старухами. Он не прячется за женщин. И не проигрывает женщине, даже если она красивая и сильная! Таких он кладёт под себя, чтоб слаще спалось.