– Приблизительно, – раздраженно отвечает Макклоски. – Яйцеголовые из НАСА уверены, что смогли это рассчитать. Они засекли его несколько дней назад; благодаря нашему уровню допуска и интересу к возможным контактам со внеземными цивилизациями мы тоже это быстро узнали.

– Где он упадет?

– Это секретная информация.

– К черту секретность. Скажите мне.

– Не могу. Не сейчас.

– А когда?

– После того, как ты мне кое-что пообещаешь, Копп.

– И что же?

Макклоски на мгновение замолкает.

– Знаешь ли, Копп, я не хотела с тобой возиться. Мне было интересно другое направление.

– Какое?

– Это тоже засекреченная информация. Хотя я могу сказать, что в него входили разработки по избавлению от наших инопланетных предков. Навсегда. Но потом упали метеориты, и мы поняли, что уже слишком поздно. Ясно тебе?

– Вы даже не представляете насколько.

Макклоски впервые смотрит на нее с долей сочувствия. – Возможно, и правда не представляю. Я знаю, какую вы проходите подготовку, и видела, на что вы способны. Это впечатляет. Ты лучше и способнее любого спецназовца на Земле. А некоторые из вас – еще и беспощаднее.

Очень опасная группа. Впрочем, сейчас это уже неважно. Игра началась. Последний отсчет пошел, и раз уж мы говорим начистоту, скажу тебе: мне и мои коллегам страшно. Мы долго обсуждали это решение и в конце концов решили пойти с тобой.

– И что, черт возьми, это значит?

– Это значит, что если в этой игре действительно можно победить и победитель получает гарантии выживания членов своей Линии, то мы позаботимся о том, чтобы победила ты.

Эшлинг улыбается. Она поняла.

– Вы тоже латенка.

Макклоски стучит пальцем по носу.

– В яблочко. Мы тоже латены. Как и четверть всех американцев и пятая часть европейцев. Эшлинг Копп, ты наш Игрок. Сердце Эшлинг снова подпрыгивает в груди. Это уж слишком. Секретный агент правительства – никто в Последней Игре – не должен всего этого знать. Куда катится мир?

Макклоски наклоняется вперед.

– Вот почему ты здесь, Копп: чтобы я могла предложить тебе помощь. Впрочем, особого выбора у тебя нет. Мы уже в это впутались. Наша маленькая команда специалистов – смертоносных, талантливых, близких по духу и умеющих работать вместе – поможет тебе найти ключи, убить всех, кого нужно, и победить. Мы будем с тобой до конца – до самого конца, черт бы его подрал.

Эшлинг откидывается на спинку. Выпрямляется. Ей очень хочется оказаться подальше от этой комнаты и этой женщины. – Могли бы сразу сказать, – замечает Эшлинг.

– Не могли. Мы хотели познакомиться с тобой, оценить нашу юную звезду, – с усмешкой отвечает Макклоски. – Эшлинг, детка! Ты – чокнутый, опасный латенский Игрок, а мы – твои самые преданные фанаты.

Германия, Берлин, административный округ Лихтенберг, Арендсвег, 11, стерильное подвальное помещение

– Пройдет какое-то время, прежде чем она заработает идеально, – произносит Екатерина Адлай на почти забытом языке набатейцев. Это язык-поток, разбавленный там и сям вкраплениями гортанных слогов, придающих ему сходство с арабским. Для нее, как и для Маккавея, знание этого языка – повод для гордости. Комната ярко освещена, в ней прохладно, негромко гудит где-то над головами система отопления и вентиляции. Из аудиосистемы «Сонос», стоящей в углу, доносятся первые аккорды концерта ре-минор Баха для двух скрипок.

На Екатерине хирургический костюм и очки; часть лица закрыта маской. Жужжат и позвякивают медицинские аппараты. Трубки, жидкости, пакет с кровью. Екатерина склоняется над голубой стерильной тканью, закрывающей руку мальчика: видно, что кожа на ней испачкана кровью и йодом. Культя запястья теперь заканчивается черной механической анодированной рукой, напичканной волокнисто-оптическими проводами и титановыми связками, подключенными к сверхтонкому прототипу литиевой батареи со сроком службы до 10 000 часов. Работа с инструментами, объединившими теплую плоть и холодный металл, уже закончена, и на смену им приходят вольтметр и паяльник.

Маккавей – в таком же костюме. Он ассистировал Екатерине. Она прикасается паяльником к кончикам механических пальцев: работа уже завершена, но это даст им болевой импульс и позволит проверить реакцию. Мизинец – есть реакция, безымянный – успешно. Средний палец, который немного толще обычного, дергается при прикосновении, так что становится слышно жужжание скрытых сервомоторов.

– И когда она заработает, – говорит Екатерина, – твоему другу нужно будет научиться ею пользоваться.

– Он мне не друг.

Екатерина смотрит на Маккавея, в ее взгляде читается понимание. Сквозь линзы очков глаза кажутся огромными, как у совы, изучающей лес в поисках малейшего движения в пасмурную ночь. Над верхней губой у нее – темная родинка.

– Я так и думала. То, о чем мы говорили, – внутри. Она касается паяльником указательного пальца, но тот не двигается. Раскаленный металл остается на месте две секунды, три. Ничего. Тогда женщина убирает прибор и поворачивается к компьютеру. Нажимает несколько клавиш, переписывая код, подключая нервы к проводам.

– Я дам тебе пульт для активации, – говорит она. – Но включи его только тогда, когда будешь полностью готов, милый.

Ты придумал эти спецификации, я в них ничего не понимаю.

Капсула с ядом или взрывчатка были бы… проще.

– Их можно обнаружить при сканировании, Екатерина.

– Которое проведет этот маленький дикарь?

– Он умнее, чем кажется. Так будет лучше.

Она перестает печатать, снова берется за паяльник, возвращается к указательному пальцу. Теперь он отзывается на прикосновение. Екатерина смотрит на цифры новых настроек, которые ползут по экрану монитора: 3-0-7-0-0 – и удовлетворенно кивает.

– Хорошая работа, Екатерина. Превосходно.

– Спасибо. – Она подносит раскаленное до 418 градусов по Цельсию железо к большому пальцу.

Рывок.

Ладонь.

Рывок.

Нижняя часть.

Рывок.

Она опускает паяльник и снимает маску и очки. Стягивает хирургические перчатки. Берет сложенный серый хлопковый платок и вытирает лицо. Выключает яркую лампу над столом.

Потирает руки после долгих часов сосредоточенной работы. – И все равно, милый, я бы на твоем месте постаралась оказаться от него подальше в момент активации.

– Окажусь. Какой радиус действия у пульта?