Новый брезент с современным камуфляжным рисунком.

– Ренцо! – зовет Сара.

Ответа нет. Только звуки природы.

– Выходи! Я знаю, что ты здесь!

Ничего.

– У меня было тяжелое утро, – произносит она негромко, продолжая двигаться на север с пистолетом наизготовку. – У меня тоже. – Голос раздается гораздо ближе, чем она ожидала.

Сара разворачивается на звук, но никого не видит. Только еще один прогнивший грузовик в сетке травы и винограда и линию деревьев за ним.

– Где ты?

– Здесь, – отвечает Ренцо откуда-то справа, хотя это невозможно, потому что справа – только полоса, пустое открытое пространство. – Что, не видишь меня?

– Нет. – Сара вспоминает, что Ренцо когда-то был Игроком. – Покажись.

– Где Яго?

– Он…

– Только не говори, что он не смог сюда добраться. Скажешь – и у нас будут большие проблемы.

– Он не смог сюда добраться.

– Я могу убить тебя, puta, – сообщает он, теперь откуда-то сзади.

Сара оборачивается, но никого не видит.

Чревовещатель.

Позади раздается треск, и наконец-то она видит Ренцо: тот стоит всего в десяти футах от нее возле ржавого грузовика, держа в руках старомодный обрез с пистолетной рукоятью. Со дня их расставания в Ираке он не изменился: коренастый, крепкий, самоуверенный, разве что пропали веселые искорки в глазах. Сейчас его интересует только дело. Румяные щеки.

Большие карие глаза косят.

Сара начинает поднимать свой пистолет – тот самый, который Ренцо передал его в Мосуле… тот, которым она убила Кристофера. Но Ренцо вскидывает свой обрез и кричит:

– Даже не думай!

Ее руки застывают. Пистолет все еще направлен на Ренцо. Даже не глядя на дуло, она знает, что, если никто из них не пошевелится, она может разве что отстрелить ему правую ступню.

А он разнесет ей грудь – так что у него есть преимущество.

И самолет.

– Если ты направишь его на меня, – говорит Ренцо, его голос спокоен и серьезен, – я буду стрелять. Хватит разговоров.

Мы оба погибнем, и на этом все закончится.

– Хорошо. – Она не поднимает пистолет.

– Ужасно выглядишь.

Сара знает, что это правда.

– Я уже говорила, что у меня выдалось тяжелое утро? – Где Яго, кахокийка? И не надо мне врать, что он не смог добраться сюда.

– Но он не смог. Если тебе от этого легче, меня это тоже расстроило.

– Не легче. Расскажи, что случилось.

И она рассказывает. Упоминает даже взрыв, который слышала из цистерны, но не тихие шаги в коллекторе. Она не уверена, что они не были плодом воображения. Ренцо ни в коем случае не должен понять, что она находится на грани сумасшествия. Вот почему о криках в машине и о своих слезах она тоже не говорит ни слова. Как и о том, что с трудом сдерживается, чтобы не поднять пистолет и не положить всему этому конец. – Поезд прошел, но ты не проверила, осталось ли там тело? – спрашивает Ренцо, когда рассказ окончен.

– Его там не было, Ренцо. Я смотрела. Видела кусок его футболки. Наверное, его вжало в первый вагон. А за мной гналось тридцать человек. Тридцать убийц.

– Ты тоже убийца.

– Да.

– Но ты не убивала Яго?

– Что? Нет!

Ее внутренности сжимает спазм. Левый глаз начинает дергаться. Что, если это она убила его? Ведь Кристофер погиб от ее руки. По ее воле. Вдруг она каким-то образом причастна и к смерти Яго?

Нет. Она бы не смогла.

Пистолет в ее руке дрожит. По полю снова пролетает порыв ветра. Она проиграет. Она проиграет. Она снова проиграет.

– Что такое, кахокийка? Чего ты боишься?

– Ничего. Я уже говорила тебе, что расстроена. Я люблю Яго. Любила Яго. Он был… он единственный, кто был на меня похож. Кто знал обо мне всё.

– Любовь. – Ренцо шумно втягивает воздух сквозь зубы. – Я его предупреждал.

– Вряд ли он слушал.

– Не слушал. И поэтому умер. Во всяком случае, ты так говоришь.

– Он умер, – подтверждает она тихо.

Наблюдает, как крутятся у него в мозгу шестеренки.

– Ладно. Ты добралась сюда и хочешь, чтобы я тебя увез, так?

– Я на это очень рассчитываю. В Англии сейчас жарковато.

Мне нужно домой. Встретится со своей Линией. – А что потом? Помашешь мне ручкой, как только мы приземлимся? Удачи до самого конца и все такое?

– У меня нет ничего такого, чего бы не было у тебя, Ренцо. Но я могу заплатить, если речь об этом.

– Не оскорбляй меня. Я хочу жить. Хочу, чтобы моя Линия уцелела – так же как и ты. Хочу, чтобы мой Игрок победил. – Сожалею, – отвечает она, стараясь скрыть растущий в груди страх.

«А ведь он верно спросил, чего Я боюсь».

– Ключ Земли у тебя?

– Да.

– Тогда поговорим начистоту. Пока мы тут беседуем, тебя, скорее всего, включают во все международные списки преступников: ФБР, МИ-6, Моссад, ЦРУ, Интерпол. И ты собираешься тащить Ключ Земли домой? Ты спятила, кахокийка! Они нашли тебя в Лондоне. Почему ты думаешь, что в Америке тебя не найдут?

– Мне нужно вернуться, Ренцо. Потом я продолжу Играть, но сначала – домой.

– Сентиментальный бред.

– Что?

Он снова размышляет.

– Слушай внимательно. Иди к черту. Я тебя никуда не повезу.

По мне, так ты убила Яго, убрала с дороги конкурента. Хотя я уверен, что он жив, возможно, в плену, и ему нужна моя помощь. А ты отобрала у него Ключ Земли.

Она даже не знает, что ответить. Больше всего на свете Саре хочется, чтобы на ее месте – на месте Игрока, получившего первый Ключ и запустившего Событие, – был кто-то другой. Она хочет этого даже больше, чем воскрешения Кристофера.

– Я говорю правду, Ренцо, – произносит она спустя восемь секунд, – и клянусь в этом честью моей Линии и всех ее Игроков, всех моих предков. Клянусь всей нашей историей до начала истории. Я не отбирала у него Ключ. Он сейчас у меня, я носила… ношу его, но мы его делили.

Ренцо подступает на полшага, как будто плохо слышит.

– Вы его делили.

Это не вопрос. Утверждение.

– Да.

– Зачем вам это понадобилось? И как это возможно? – Мы Играли вместе. Хотели вместе найти остальные Ключи и попытаться…

Ренцо настолько потрясен словами Сары, что даже ослабляет хватку на рукояти обреза.