«Прибыв в Италию, мои родители прежде всего остановились в Милане. Мой отец хотел снова увидеть знаменитый собор, который произвел на него глубокое впечатление во время его первого путешествия в Европу. Он осмотрел все детали его, пришел в восторг от его фасада, хотел даже взобраться на крышу для того, чтобы полюбоваться видом, простиравшимся далеко по Ломбардской равнине. С началом осенних дождей мои родители уехали в Флоренцию и устроились там на зиму. У них не было там знакомых, и они были предоставлены друг другу в течение нескольких месяцев…

Во Флоренции мой отец был очень занят: он писал свой роман «Идиот», начатый им в Женеве. Мать помогала ему, записывая стенографически сцены, которые он диктовал ей. Но все-таки она боялась мешать ему в часы, когда он сосредоточивался, и поставила себе задачу подробно изучить Флоренцию с ее прекрасными храмами и чудными художественными коллекциями. Она привыкла назначать мужу место встречи у какой-нибудь знаменитой картины, и когда Достоевский переставал писать, он встречался с нею в палаццо Питти. Мой отец не любил изучать картинные галлереи с Бедекером[2]в руках; при первом же посещении он избирал несколько нравившихся ему картин и приходил часто любоваться ими, не интересуясь остальными. Долго стоял он перед своими любимыми картинами и излагал своей жене мысли, которые они возбуждали в нем. Затем они гуляли по городу, вдоль Арно. По дороге к дому мои родители делали круг для того, чтобы взглянуть на двери баптистерий, которыми восхищался мой отец. Если стояла хорошая погода, то они отправлялись на прогулку в Кашины или в сад Боболи. Розы, цветущие там в январе, произвели сильное впечатление на их северную фантазию. Мои родители привыкли в это время года видеть покрытые снегом реки, покрытые снегом улицы и закутанных в шубы людей. Цветы в январе казались им непостижимым явлением. Мой отец говорит о розах в саду Боболи в своих письмах к друзьям, а моя мать в своих воспоминаниях.

Весною моя мать снова почувствовала себя беременной. Отец был очень счастлив, когда узнал об этом; рождение маленькой Сони лишь усилило в нем жажду отцовских радостей. Так как климат Флоренции оказался полезным для моей матери, то мои родители предполагали первоначально провести еще один год в Италии. Но по мере приближения момента разрешения от бремени моей матери их план менялся. В гостиницах и меблированных квартирах Флоренции в то время не существовало нынешней многоязычной прислуги, одинаково скверно говорящей на всех языках. Скромная прислуга Флоренция того времени довольствовалась тем, что говорила хорошо по-итальянски. Моя мать скоро научилась кое-как болтать на этом языке и служила переводчицей моему отцу. Всецело занятый своим романом, он не мог изучать итальянский язык. И теперь, когда она вынуждена будет вскоре слечь и, быть может, даже заболеть серьезно, моя мать думала о том, как справится ее муж среди итальянской прислуги и сиделок. Отец также думал об этом и заявил жене, что предпочел бы провести зиму в стране, язык которой он знает. К этому времени Достоевский стал интересоваться славянским вопросом, который позже столь сильно занял его, и он предложил моей матери отправиться в Прагу, где он хотел ближе изучить чехов. Мои родители покинули Флоренцию в конце дета. Для того, чтобы не утомлять мою мать, они совершали лишь короткие дневные переезды, останавливались в Венеции, Триесте и Вене».

* * *

Личная жизнь Л. Ф. Достоевской не сложилась: ни мужа, ни детей у нее не было.

Последние два года своей жизни дочь писателя провела в Италии. Она переехала туда из Ниццы с целью продолжения лечения. По ее словам, во всем было «виновато ужасное беженское существование с подачками из разных благотворительных учреждений». В своем последнем письме в Россию, датированном 1926 годом, она просила племянника Андрея «отслужить панихиду о своей бабушке и дедушке Достоевских».

В последнее время она жила в местечке Гриес, теперь входящем в городскую черту Больцано. Благодаря поддержке заграничных литературных обществ она могла жить в хороших санаториях и, по указанию докторов, менять местности, так как была больна белокровием. В Гресе она и умерла 10 ноября 1926 года в частной клинике известного доктора Рёсслера.

В архиве тамошней православной церкви сохранилась метрическая книга прихода за 1926 год, в которой в графе об умерших крупным, «торжественным» почерком сделана запись:

«10 ноября н. ст. (28 октября ст. ст.) скончалась в городе Больцано Gries Любовь Федоровна Достоевская, дочь русского писателя Ф. М. Достоевского».

Русскую общественность о кончине дочери великого писателя известила эмигрантская газета «Возрождение», выходившая в Париже. Скромная похоронная процессия проводила Л. Ф. Достоевскую в последний путь. Ее погребли на небольшом местном кладбище «Ольтризарко», которое во второй половине 50-х годов прошлого века было упразднено. При этом надгробие Л. Ф. Достоевской перенесли на центральное городское кладбище. Как написала местная газета, «здесь в новой достойной могиле упокоилась Эме Достоевская (так, на французский лад, она называла себя за границей. — С. Н.), великой заслугой которой является распространение бессмертных произведений ее отца». По прошествии времени надгробие было отреставрировано по почину и при содействии известного деятеля русской культуры в эмиграции барона Эдуарда Фальц-Фейна (дальнего родственника Л. Ф. Достоевской).

Город Больцано в Восточных Альпах

* * *

В 1999 году исполнилось 130 лет со дня рождения Любови Федоровны Достоевской, которая значительную часть своей жизни прожила в Европе и умерла в Италии.

В своих «Мемуарах» она показала себя истинной дочерью великого отца, написав пророческие слова:

«Ужасная гроза разразилась над Россией и разрушила всю нашу европейскую цивилизацию. После несчастной войны вспыхнула революция, которую давно предсказал Достоевский; трещина между нашими крестьянами и нашей интеллигенцией, все увеличивавшаяся в течение двух столетий, наконец стала пропастью. Наша одурманенная европейскими утопиями интеллигенция устремилась на Запад, тогда как народ наш, верный преданиям предков, обратился к Востоку. Русские интеллигенты, нигилисты и анархисты намеревались насадить в нашей стране европейский атеизм, тогда как наши глубоко религиозные крестьяне хотели остаться верными Христу. Результат этой борьбы развертывается перед нашими глазами».

Глава седьмая Венценосные скитальцы

Будучи председателем Русского собрания в Риме, помещавшегося тогда в бывшей студии Кановы на виа Колоннетте, князь Романовский собирал деньги и средства для помощи беженцам, организовал бесплатную столовую. В эти годы он сделал бесконечно много добра, когда в разбитой и обнищавшей Италии оказалось немало беженцев.