Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ходить за мной и записывать деревенский медицинский фольклор?
— Ничего не записываю, все запоминаю.
Тогда не понял, зачем ему блокнот? Да еще с такой девчачьей картинкой.
— И не обязательно медицинский. Или вообще лучше потом мне перескажешь, что тебе расскажут. Слова запоминай особенно.
— В смысле слова?
Уточнение показалось мне смешным, но студент сразу объяснил:
— Ну там заговоры, то-се. Разберешься.
С одной стороны, какая-то странноватая просьба. Но, с другой стороны, мне польстило, что местный взрослый парень, студент, решил мне что-то поручить. И не я напросился, а он сам предложил. Так что отказываться я не стал.
Это успокаивало мою совесть: вроде бы не бездельем маюсь, а тружусь, помогаю местным. И ненапряжно, и при деле.
Но все же я не совсем понял про медицинский или не очень фольклор.
Федихин мне объяснил:
— Смотри, я тебе приведу пример. У нас тут известная история, ты ее если услышишь, то можешь мне не пересказывать, я сам в курсе. Лет двадцать назад это было. С посиделок возвращались парни, от девчонок. Многим уже повестки из военкомата пришли, можно сказать, догуливали. Вот идут по улице, стемнело уже. И вдруг на них колесо катится, обыкновенное, от телеги.
Я сразу представил себе телегу Касьяныча и навострил уши.
Федихин продолжал:
— Само собой катится. Большое, тяжелое. И сначала нагнало их, стало в толпу врезаться. Там ногу кому-нибудь отдавит, но не падает, а дальше катится, делает разворот — и обратно. Задавить пытается. Они его отталкивают, а оно не падает. Одному таки пальцы на ноге раздробило, он так и хромает с тех пор. Ну, тогда они компанией всей навалились, колесо подняли и на дрын, что из ближайшего забора торчал, насадили. Разошлись по домам, обсуждали еще долго. А утром такой крик стоял: баба вышла с раннего утра, а у нее на забор чужая женщина насажена, без одежды совсем и, конечно, неживая уже. Никто не знал, кто такая. А насажена на тот дрын, на который ночью колесо надели.
— Ничего себе, — только и сказал я.
Но студент не дал мне опомниться:
— Расскажу историю, которая со мной самим приключилась. Это не заговор, ничего такого. Но если кто- то тебе расскажет подобное, ты запоминай и мне передай. Понял?
В общем, тогда я еще совсем мелкий был, лет пять или около того. Матушка с батей иногда вместе уходили днем, так получалось, а за мной оставалась присматривать бабка. Ну как присматривать… Вот вообще не помню, что за родственница или кто там. То ли ненадолго останавливалась у нас, то ли еще что. Как-то на нее внимания не обращали, я уже плохо помню детали. Шастала по квартире, хозяйничала, пока родителей нет. Со мной играла в салочки, но я не особо это любил. Не нравилось, когда ловила, знаешь, этот старушечий запашок. И вечно я носом утыкался прямо в пуговицу на ее халате. Больновато.
И вот она меня как-то после салочек схватила и закинула на шкаф. У нас в комнате стоял такой старый, тяжеленный, под самый потолок. Наверху пылищи!.. Вот, говорит, сиди, а я пойду. Когда скучно станет — спрыгни вниз. Я и сидел. Страшно было не то что прыгать, даже вниз смотреть. Но бабка тоже не уходила далеко, я видел: из-за двери украдкой выглядывала, следила.
Не помню ее внешность совсем, из памяти совершенно вылетело, но вот это светловатое пятно лица и моргающий, внимательный, ждущий глаз отлично помню. Я, понятное дело, не прыгнул. Хоть и мелкий, а не дурак же. Потом что-то родители быстро пришли, сняли меня.
И такое бабка не раз проворачивала. Так что я, когда матушка уходила, уже заранее всякими сухариками, печеньем карманы набивал и научился терпеть, чтобы не
обоссаться там, на шкафу. Потому что как-то мне пришлось там довольно долго торчать. По моим детским меркам — чуть ли не весь день. Но это, конечно, вряд ли. А потом я не помню, что там такое случилось. То ли я в школу уже пошел, то ли еще что. Да и на шкафу уже куча барахла была, не поместишься. Прекратились, короче, эти игры. Да и бабка наконец съехала от нас.
Как-то, я уже первый курс закончил, зашел у нас разговор, и матушка говорит: ты, мол, маленький, лунатил. Как мне, говорит, в магазин сбегать или по делам, тебя одного в квартире оставляли, ну максимум на час. Приходим, а ты на шкафу сидишь, ждешь. Жутко было! Оттуда ведь недолго и свалиться, взрослый ноги переломал бы, а ты-то — пацаненок совсем. Не дай бог, упал бы, так это верная смерть. И главное, как забирался-то? Батя все кругом облазил, всю голову сломал, как ты ухитрялся. Мы уж и к доктору тебя возили, а соседка — помнишь, тетя Тома? — посоветовала попа позвать, квартиру освятить. Ну уж и не знаю, что помогло, может, все вместе, но лунатить ты перестал.
Я, честно, про докторов и тем более про попа вообще не помнил ничего. Спрашиваю: а что за бабка с нами жила? Что же вы с нее не спросили? Матушка очень удивилась. Потому что мы втроем всегда жили и сами в гости к своим старикам ездили. Как-то не принято было у себя кого-то оставлять. Так что никакой бабки, которая еще и хозяйничала в квартире, и в помине не было.
Сказать, что я был сильно удивлен, — не сказать ничего. Меня встречает человек, которого я впервые вижу, сразу начинает рассказывать страшилки, в том числе из собственной жизни, и просит, чтобы я спрашивал нечто подобное у местных жителей, а потом передавал ему.
Дикость какая-то. Бред.
Понятно, что я согласился, но ни к кому с расспросами приставать не собирался. Что я, идиот, что ли? Зато можно маме сказать, что занят важным делом, чтобы она не придумала для меня что-то действительно существенное.
Но ни про какого Федихина маме рассказывать не пришлось. Некогда было. Лида Пална договорилась со знахаркой, к которой, собственно, мы и приехали с Алиной, и завтра нам предстояло знакомство с ней. Мама заволновалась, хотя и старалась это скрыть, и решила, что мы все должны