ширь главной русской воды, о которой спето столько песен. Конечно, все эти человейники, как презрительно называют их многие, внешне не очень приглядны, но Галатин им это прощает. Он и в детстве, и в юности, и в молодости, да и потом не очень-то всматривался в окружающую среду, в архитектуру и прочее. Понимал, что особых красот в его родном городе нет, но Галатина интересовало всегда другое: как внутри домов живут люди в своих квартирах. Вот там он был любопытен до жадности, радовался за тех, у кого все устроено красиво и опрятно, огорчался, если видел беспорядок, ветхость и грязь. Еще интереснее ему было всматриваться в людей: как общаются, как говорят друг с другом, как проявляются доброта, забота, любовь, но и неприязнь, и вражда, и даже ненависть. Его родители за всю жизнь не сказали друг другу ни одного резкого слова, он со своей Женей тоже никогда не ссорился. И если вдруг оказывался где-то свидетелем скандала, страдал почти физически — Галатин был не просто пацифист, а пацифист болезненный. Казалось бы, такой склад натуры не вяжется с его увлечением рок-музыкой, она считается агрессивной, но это взгляд дилетанта, рок-музыка широка, а во многих своих проявлениях оптимистична и жизнерадостна. Именно поэтому кумиром и идеалом Галатина был и остается сэр Пол Маккартни, образцовый англичанин и очень нормальный человек. Не то что выпендрежник Леннон, которого, конечно, жаль, но который изо всех сил показывал, насколько противен ему всякий истеблишмент, всякие нормы и приличия. Даже его демонстративное жевание жвачки во время концертов, интервью и прочих публичных мероприятий должно было демонстрировать степень его пренебрежения общественным мнением, что мелко, согласитесь. Норму, нормальность Галатин уважал и в других проявлениях жизни, то есть в жизни вообще, норму не обывательскую, которая всего боится и послушна любой власти, а норму, векторно направленную на идеал, пусть недостижимый, хорошего отношения всех людей друг к другу. Отношения спокойного, мирного и созидательного. Вот и сейчас, глядя на окна домов, одинаковые и безликие, как клеточки в тетради по арифметике, он представляет, что за одним из этих окон молодая семья, он и она, и у них маленький ребенок. Они счастливы своей новой квартирой, постоянно что-то улучшают, юный отец, чувствуя себя хозяином целого мира, своими руками настилает полы, белит потолки и красит стены, свинчивает шкафы, которые пусть и похожи на тысячи, а то и миллионы других шкафов, и вещи в них тоже похожи, но дело-то не в шкафах, а в радости, что это твое, твоей жены, твоего ребенка, которые делают уникальным типовой мир. А под вечер они, закутав малыша, выходят с ним на балкон, и отец говорит, показывая ему заснеженную ширь и даль, как свои владения: «Это Волга. Волга».

«Во-га», — воркует малыш, и папа с мамой смеются от счастья.

Паша Любезкин жил в микрорайоне «Солнечный», по соседству с Сольским. Иван предупредил его с дороги о своем приезде и заранее изложил просьбу, Паша согласился помочь. Оговорился, что болеет, но, кажется, не вирусом, тем не менее пятый день не выбирается из дома, температурит, голова немного кружится, кашель постоянный, он не хочет никого пугать, поэтому не ходил в магазин. Он попросил привезти кое-каких продуктов, прислал сообщение с точным перечнем, Иван по пути остановился у супермаркета, Галатин пошел с ним для компании. Сверяясь со списком, Иван купил батон белого хлеба, половинку черного, картошку, квашеную капусту, лук, морковь, кусок недорогой говядины с костью.

— Паша щи варить собрался, — догадался Галатин.

— Ну да. Наваривает кастрюлищу, ему на неделю хватает. А на второе «Доширак», что тут у нас? — Иван заглянул в список. — Два со вкусом курицы, два с грибами, два с морепродуктами. Да Паша у нас гурман!

— Сроду не ел эту гадость.

— Ты у нас богатый?

— Откуда?

— Ну, и не кривись тогда. Паша без работы сейчас сидит. Следовательно, без денег.

Квартира Любезкина оказалась на первом этаже девятиэтажного панельного дома. Паша, мужчина очень высокий и объемный, с благородной полуседой бородой, довольно густой и длинной, был похож на путешественника, первопроходца полярных окраин земли, книги о которых Галатин любил читать в детстве. Так и видятся иней на бровях и сосульки на бороде. Но долго себя рассматривать Паша не дал, открыв дверь и показавшись пришедшим, тут же извинился:

— Прошу прощения, не успел надеть. Где она у меня тут…

Скрылся в прихожей, что-то выдвигал, чем-то шуршал и стукал, явился опять уже в маске химически-зеленого искусственного цвета, из-под которой торчала половина бороды.

— Проходите, — сказал он, а сам отступил на несколько шагов. — Буду подальше от вас держаться. Вы тоже маски наденьте, береженого бог бережет. Иван, ты продукты на кухню отнеси, спасибо тебе. Сколько я должен?

— Ничего не должен. В счет услуги.

— Она столько не стоит.

— Ты мне постоянно советами помогаешь бесплатно, так что — в расчете.

— Ну, если так…

Паша закашлялся и торопливо ушел в комнату, приоткрыл дверь лоджии, кашлял туда. Лоджия была глубокой, словно пещера, она делала единственную комнату квартиры темной, поэтому люстра на потолке была, наверное, всегда включенной. Люстра современная, две пары скрещенных металлических планок, так рисуют квадраты для игры в крестики-нолики. Вместо крестиков-ноликов — пять лампочек буквой Х, из которых горела лишь одна, центральная.

Еще комната освещалась настольной лампой у большого плоского монитора, занимающего половину стола. Пространство казалось уютным из-за этого света и отсутствия лишних вещей. Разложенный диван, накрытый пледом, платяной шкаф и огромный телевизор на стене напротив дивана, кресло за диваном, над ним висят книжные полки, вот и вся обстановка. Зато на столе, у стола, под столом были завалы кабелей и проводов, несколько, друг на друге, ноутбуков, несколько планшетов, полдюжины телефонов, еще какие-то устройства и приспособления.

Паша, прокашлявшись, закрыл дверь и сел за стол. Сольский, вернувшись из кухни, начал объяснять:

— Вот Василию Руслановичу надо…

— Да я уже все нашел, — сказал Паша. — Стандартная форма, только данные вписать и распечатать.

Галатин продиктовал свои данные, и через минуту из принтера, стоящего на краю стола, выползли несколько листков.

— На сегодняшнее число и на пять дней вперед, — объяснил Паша. — Чтобы всегда была актуальная бумажка. А то знаю я их, скажут: вчера у вас отрицательный был результат, а сегодня, может, вы уже больной.

— Кого их? — спросил Иван.

— Их, — не стал уточнять Паша. — Всех.

Получилось, что дело было сделано за пару минут, можно уходить, но это как-то неловко. Так лишь в учреждениях бывает: пришел за справкой, получил, отправляйся восвояси, не отвлекай служащих.