А еще через полчаса он уже вошёл в до боли знакомые двери министерства сельского хозяйства. Поднялся на третий этаж, с одобрением посмотрел на стоящие горкой дефицитные японские кондиционеры, их начнут устанавливать к лету.

«Наконец-то этот дурдом имени лысого Никитки закончится, и здесь будет не так жарко и душно», — подумал он, — «Какой идиот додумался объявить кондиционеры буржуазным излишеством? Товарищ в калошах, не иначе».

— Можно, товарищ Кулагин? — вежливо спросил он, постучав, а затем и приоткрыв дверь очень важного начальника.

— Заходи Дмитрич, — услышал он глухой и по позднему времени поддатый голос, — что-то ты долго ехал.

— Прошу меня извинить, товарищ Кулагин, — тут же извинился Антоненко.

Это у него было свободное время. А хозяин кабинета — большой человек, такие всю жизнь на службе, понимать надо!

— Будет тебе Дмитрич, — услышал он в ответ, — ты небось выпить хотел по случаю выходного, а я тебя отвлёк. Ну так давай, не стесняйся.

Хозяин кабинета сделал поистине отеческий жест, и Антоненко заметил, что слева от Кулагина, на столе, уже всё готово. Запотевшая бутылка водки с двумя серебряными стопками и целая тарелка икры. Да не красной, как у Антоненко дома, а чёрной.

— Будем Дмитрич, — сказал начальник щедро разливая водку по стопкам.

— Ваше здоровье, товарищ Кулагин, — отозвался Антоненко, поднимая стопку и на выдохе опрокидывая её в себя.

Мужчины закусили дефицитной икоркой, и товарищ Кулагин, показывая, чтобы его поздний гость налил еще по одной, сказал:

— Тут по партийной линии пришел сигнал из Калуги по поводу этого Филатова. Ты давай Дмитрич, не стесняйся. Края видишь или как? — хлоп, и следующая стопка опустела, — Да, из Калуги пришёл сигнал. И мы должны всё как следует проверить. Проверить и по всей строгости, не взирая на личности и обстоятельства. Понял меня? — требовательно спросил Кулагин и показал жестом, чтобы Антоненко снова налил.

— Конечно, товарищ Кулагин, я всё понял, разберёмся, — подобострастно ответил Василий Дмитрич.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул Кулагин и снова выпил.

Затем он достал из ящика своего стола бумаги и практически швырнул их собеседнику.

— Вот, прочитай, пока будешь ехать в эту Тьмутаракань.

— Да, конечно, товарищ Кулагин. Я всё сделаю.

— Вот хороший ты мужик Дмитрич. Понятливый. А давай-ка мы сейчас поедем с тобой в одно место. Тут товарищи дали наводку на один новенький катран. Там, говорят, такая игра идёт. И такие девочки! — Кулагин сально улыбнулся, и с его жирных губ на стол упало несколько икринок, — Настроишься на поездку, так сказать.

— Конечно, товарищ Кулагин, спасибо...

На утро всё ещё пьяный и разморенный Антоненко тихонько спал в служебной Волге которая везла его в Калугу...

* * *

Ночью мне спалось плохо. Снились кошмары. Последнее, что я запомнил, это как дядя Митя на большой хромой овце катается наперегонки с Ильичом на живом зубастом тракторе, а потом они вместе поют частушки про Ленина.

В общем, настроение на утро у меня было так себе. К тому же, я знал, что проведу весь день в кошарах с овцами. Доверять Тупину после того, что он натворил — натуральная глупость. Так что необходимо всё проконтролировать. Тем более, что речь идёт не только о выполнении планов, но и в целом об обстановке в животноводческих хозяйствах, как колхозных, так и частных. Хоть это и не самая страшная зараза, но допустить её распространение за пределы карантинной зоны ну никак нельзя. С меня колхозники натурально шкуру спустят, если вдруг на их овец эта гадость перекинется. Невзирая на чины, так сказать.

Так что я стоически терпел как резкий запах формалина, так и блеяние несчастных овец, которым удаляли поражённые ткани и вычищали копыта от мерзкой слизи.

Заодно пришлось познакомиться с ещё одним расчудесным кадром — зоотехником Гавриловым Антоном Ивановичем. Я даже не удивился, когда понял, что в день покупки овец, он вместе с Тупиным заранее отмечал «успешную» покупку. И вот интересно... они же в Красной заре не вдвоём бухали, наверняка. Согласно советской традиции в этом деле всегда нужен как минимум третий.

Так что пили в гордости района какой-то неизвестный, Тупин и Гаврилов.

Но к чести Гаврилова, он действительно старался свою ошибку как-то загладить. Они с заведующим овцекомплексом Сергеем Михайловичем Горбаковым подняли на уши не только всех работников кошары, но ещё и людей с молочной фермы и с конюшни привлекли. Которые теперь не только с овцами помогали, но и пытались продезинфицировать каждый угол.

А вот товарищ Тупин меня, к сожалению, не радовал. Работать он, конечно, работал, но ровно столько, чтобы не нарываться на недовольство от меня или Горбакова.

Хорошо хоть Кудрявцева действительно хорошо знала, что нужно делать и с готовностью подсказывала остальным.

Примерно в середине дня на овцекомплекс заявились ещё гости. Конюх Георгий Фёдорович Лопатин в своих неизменных галифе с кителем, а с ним какая-то незнакомая мне, низенькая, но очень громкая женщина в синем в мелкий рисунок платье и косынкой под цвет.

— Так где наш председатель? — на всю кошару вопрошала она, — Федорыч, ты сказал, что где-то здесь.

— Да что ж ты так орёшь! Не глухой я, не глухой! — возмущённо отбивался конюх.

— Ой, да все знают, что контузило тебя под Сталинградом, — отмахнулась она, не снижая тона, — для тебя ж стараюсь, между прочим! Товарищ председатель, — повернулась она ко мне и закричала ещё громче, — можно вас?

Работники кошары недовольно переглянулись. И я их понимал. И так от блеяния овец уже башка у всех болит, так ещё и горластую бабу сюда принесло. Я подошёл ближе.

— Здравствуйте, товарищи, давайте лучше на улице поговорим, — предложил я им, и чуть ли не под руки вывел их из кошары, — ну, что случилось? — спросил я, когда за нами закрылась ворота.

— Да вот... — начал Лопатин, но его тут же перебили.

— Товарищ председатель, меня Дарья Ивановна зовут. Рыбакова. Я вот чо хотела. Когда нам лошадок-то дадут?

Я невольно поморщился. Даже за пределами помещения, её зычный голос, казалось, расходился по всему колхозу. Ей бы в театре играть, а не в колхозе работать.

— Дарья Ивановна, не могли бы вы говорить чуть потише? — улыбнулся я ей, — а что насчёт лошадей, я правильно понял,