— Если не ёкай, тогда кто? Он же пытался перевоплотиться в зверя. Или я не так всё понял?

— Метаморф! — с долей трепета в голосе произнесла азиатка. — Оборотень, по-вашему.

— А разве это не один хрен? Кицунэ тоже оборотни.

— Ты где прогуливал первые уроки по классификации способностей? А! Точно! Ты же пришёл на два месяца позже. — Мика покачала головой. — В отличие от простых ёкаев, метаморф может принять абсолютно любой облик, любого зверя. Да и не только зверя, а камня, например. Любимая личина Рио — трёхметровый, трёхсоткилограммовый антропоморфный волк. Хотя от волка там только шерсть на загривке и морда. Б-р-р-р. — поёжилась девушка, передёрнув плечами.

— Облик человека тоже может принять?

— Человека? — удивилась моя собеседница. — Зачем ему это? Он и так человек.

— Скопировать чей-то образ, например. — пояснил я.

— А! Нет. — девчонка помотала головой. — Копировать они не могут от слова «совсем». Каждый раз это просто облик по заданным параметрам — рэндом, случайный выбор. Это их слабое место. Наверное. Но зато, они компенсирую силой. Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что Огава не успел принять звериную форму. Однажды я видела, как он вырвал парню руки. Легко и без напряга. — Мика остановилась на повороте, выглянула из-за угла, кивнула, и уверенно повела меня дальше, в сторону центрального входа. — Ещё они никогда не теряют над собой контроль и звериная сущность никогда не преобладает над человеческой, в отличие от тех же кицунэ или тануки, например.

— А что с ними не так?

— С кицунэ? Или тануки?

— С обоими.

— Ну, во время полного перевоплощения молодые кицунэ часто теряют человеческий разум. Могут убежать в лес и скитаться там неделями. Им даже запрещено заниматься сексом до совершеннолетия, но после восемнадцати это проходит. А вот оками, например… — Мика взглянула на моё лицо, вздохнула, покачала головой, и продолжила лекторский тоном: — Оками ­— это ёкаи, перевоплощающиеся в волков. Ты бы позанимался в библиотеке, что ли. Или попросил господина Фукузиму тебя подтянуть.

— Попрошу. — легко отмахнулся я, лишь бы не выслушивать её нравоучения. — Так что там с оками?

— Оками вообще редко перевоплощаются полностью, только частично. Даже их самые сильные старейшины меняют облик только в случае острой необходимости. Волк полностью теряет человеческий разум и вернуться обратно в людское тело ему ой как непросто! Практически невозможно. Оками это самая низшая ступень ёкаев. — девчонка тяжело вздохнула. — У метаморфов таких проблем с разумом нет. Поэтому — они не звери, не ёкаи. Всё просто.

— Не знал. — хмыкнул я. — Если оками это низшая ступень, то кто на самом верху? Кицунэ?

— Да. А ещё цутигумо и нэдзуми. — Мика снова вздохнула. — Пауки и крысы. — пояснила она, будто разговаривает с несмышлёным ребёнком. — Ты с какой планеты свалился? У вас там в России совсем дремучая тайга?

— Что-то типа того. — не стал спорить я. — А ещё медведи, волки и балалайки.

— Угу! Как же! В общем, ни цутигумо, ни нэдзуми не теряют разум при перевоплощении. Говорят, госпожа Цу, глава клана цутигумо, вообще большую часть времени проводит в своём зверином облике — плетёт паутину, чистит свои хитиновые лапки и смотрит на мир сквозь дюжину глаз. Не хотела бы я попасть в её логово. — девушка передёрнула плечиками. — Ну и ещё у метаморфа нет второго Дара, в отличие от ёкаев. Так что, отличий хватает.

— Второго Дара? О чём ты?

— У всех ёкаев есть второй дар. Первый — принимать облик своего тотемного животного, второй… Второй зависит от рода. Это может быть призрачная форма, телекинез, огонь, яд. Второй дар как правило очень слабый, но полезный. — хмыкнула девушка.

— Ясно. Получается, Рио Огава у нас какой-то недо-метаморф — может принять любую форму, но не имеет второго Дара и не может скопировать чужой облик. — подвёл я итог. — Так себе метаморф, если честно.

— Да сдалось тебе это копирование! Вон, Аса Уро мог копировать, скопировал императора — и много ему это помогло в жизни? Только опозорил свой род! — скривилась Мика. — Вообще, принимать чужой облик чрезвычайно сложно. Ты даже не можешь представить как. Это ведь нужно перестроить каждую мышцу, каждую складочку, каждую морщинку. Это не просто — щёлкнул пальцами и всё!

— Да не так уж и сложно, на самом деле. — пожал я плечами.

— Угу. Конечно! Тебе то откуда знать⁈ — хмыкнула азиатка, кинув на меня подозрительный взгляд.

— А тебе? — не остался я в долгу.

— Мне дед рассказывал. А он, поверь, разбирался в этом!

— Ну а я встречал паренька с таким даром. Ему было восемнадцать, но он легко принимал чужую личину. Как ты говоришь — по щелчку пальцев

— Восемнадцать? — удивилась Мика, нахмурив свой лобик. — Не врёшь?

— Зачем мне это?

— Тоже верно. Но это скорее исключение из правил. — сделала она вывод для себя и успокоилась, дёрнула за ручку тяжёлую входную дверь и проскользнула внутрь.

— Возможно… — не стал спорить я и ненадолго замолчал, погрузившись в свои мысли…

— Вообще мне кажется, — не стала отмалчиваться Мика, ведя меня извилистыми пустынными коридорами общежития, — это школа как песочница. Песочница для деток богатеньких и влиятельных родителей. Для них мы просто игрушки — никто. Они делают что хотят и как хотят, развлекаются, играются во взрослую жизнь, а мы… Мы просто их развлекаем. Я вот поняла это совсем недавно… Когда было уже немного поздно. — с горечью в голосе хмыкнула девчонка и ненадолго притихла.

Хм… Песочница, говоришь. А ведь в этом есть смысл. Я всё думал, что мне это напоминает. Все местные казались каким-то детьми, даже старик Кацу и люди в его совете директоров — то ли из груза прожитых жизней за моими плечами, о которых я не помнил, но которые всё равно влияли на меня, то ли оттого, что они действительно были детьми. Не в прямом смысле, конечно. Но вот это всё — игры в корпорации, во власть, в силу, кто круче и сильнее… Они только познают это, пробуют, выстраивают иерархию и меряются силой. Я всё это уже прошёл, пережил,