Девчонки висли на могучих плечах скрипача, и Давид шлёпал их по тощим попкам:

– Отвяжитесь вы от меня. Дайте хоть немного полежать спокойно на песочке. Я сюда отдыхать приехал.

Он увидел, что мимо проплывает прогулочная лодка, и помахал рукой матросу:

– Давай подгребай сюда.

– Синьор желает покататься? – приблизившись к берегу, спросил смуглый парень.

– На тот островок можешь меня отвезти? – Давид показал на выступавший из моря кусок суши. – Я хочу стать Робинзоном Крузо.

– Да, синьор, – растопырив пальцы обеих рук, ответил парень. – Это будет стоить десять евро.

– Решил от нас удрать? – Юная флейтистка вошла в воду и, перевесившись через борт, плюхнулась в лодку. – Ничего у тебя не выйдет.

– Никуда от вас не денешься, – тяжело вздохнул грузин. – Ладно уж, так и быть, садитесь тоже.

– Подождите меня пять минут, – попросила скрипачка. – Я сбегаю в отель за купальником.

– Ну и на фига он ей нужен? – не понял Давид. – Там наверняка можно загорать нагишом.

Проводив взглядом скрипачку, он подсел к подруге и обнял за талию.

– Ты точно хочешь её дождаться? – Целуя его в шею, спросила девица. – Может, тебе хватит меня одной?

– Пожалуй, будет достаточно, – согласился Давид. – Да и старикана не хочется обижать. Он тоже заслужил свою порцию ласки.

К ней это не имело никакого отношения. Пусть они соединяются в любых комбинациях. Старые и молодые. Глупые и наивные. Бараны и овцы. Есть Бог – и Он видит всё.

Пикколо надула резиновый матрац, принесённый из отеля, и, устроившись в тени, под пальмой, закрыла глаза и попыталась заснуть. Но ей опять помешали.

Скрипачка бегала по берегу и, размахивая руками, кричала и пыталась вернуть лодку. Нырнула с пирса в набегавшую на берег волну и хотела догнать беглецов вплавь. Поняла, что сил у неё не хватит, и вернулась обратно. Села на камень и заплакала.

– Перестань реветь, – сердито сказала Пикколо. – Бери мой матрац и плыви к ним. Ветер сейчас как раз поменялся – через полчаса будешь на острове.

– Думаете, доплыву? – Скрипачка посмотрела на неё с сомнением. – Не унесёт меня в океан?

Пикколо пожала плечами:

– Откуда я могу знать? Но мне кажется, что они тебя увидят и подберут.

Вытащила из сумочки маленькую пилку для ногтей и проткнула незаметно в нескольких местах резину. Матрац сдулся немного, но форму пока держал. Она швырнула его в море – и он закачался на волнах.

– Ну я поплыла. – Скрипачка легла на матрац и сделала несколько энергичных гребков. – Молитесь за меня.

– Всё будет хорошо, – успокоила Пикколо девицу. – Я за тебя давно уже молюсь.

Она с интересом присматривалась к своим будущим попутчикам, собравшимся в аэропорту.

Какие они? Люди, с которыми она должна будет прожить бок о бок несколько суток. Может быть, даже неделю. Никому не известно, сколько конкретно.

Сначала они должны долететь до Цюриха и поселиться в отеле. А потом их начнут развозить по клиникам. И никто не может сказать заранее, когда наступит чей черёд.

Они показались ей мрачными и необщительными, и каждый замкнут сам на себя. Сидит, как улитка в своей ракушке, и только рожки выставил наружу.

Улыбаются только те, кто должен делать это по долгу службы. Разные сопровождающие лица. Гиды и медработники. Поскольку должны общаться с народом, и без рекламной улыбки тут не обойтись.

– Быстро подходим все ко мне, – командовала молодая женщина, державшая в руках табличку с надписью «Новый Афон». – Вы будете называть меня Манго. Простое и короткое слово, и его легко запомнить. Как и этот красный шарф, которым сейчас обмотана моя шея. Вы никогда не должны терять его из виду.

– А меня зовут Лида, – сообщила старуха, сидевшая в инвалидной коляске. – Если не увидите меня рядом, кричите: «Лидуся, Лидуся», – и я сразу к вам подкачусь.

– Понятно, – кивнула Манго. – Но это был последний раз, когда кто-то из вас назвал своё настоящее имя. Вы вступаете в новую жизнь – и всё оставляете в прошлом. Имена, адреса, номера телефонов.

– Это ещё для чего? – Подвинув кого-то плечом, к ней подступил бывший военный. Одна рука у него была неживая, и она висела безвольно, как плеть. Зато вторая была настоящая, мужская, и, схватив женщину за запястье, он крепко сдавил его. – Вы из нас шпионов сделать хотите?

– Почему шпионов? – У неё на коже остались следы его пальцев, и она морщилась, растирая синяки. – Хотя в каком-то смысле так оно и есть. Вы наши лазутчики, и мы собираемся внедрить вас в медицинские учреждения враждебных государств. Хотите избавиться от ваших болячек – придётся идти на уловки. Другого способа не существует.

Они прошли в самолёт, и, опустившись в кресло, Данко почувствовала, как сжалось от сильной боли сердце. Закрыла глаза и, теряя сознание, прошептала:

– Господи, пожалуйста, только не сейчас.

К ней сразу же подбежал летевший вместе с ними доктор.

– Ты что ж это, милочка, вытворяешь? – спросил он сердито. – Хочешь, чтобы тебя сняли с рейса?

– Нет, – мотнула она головой. – Не хочу.

Он появлялся на короткое время и исчезал из поля зрения опять, а сейчас почему-то парил под потолком. Она подумала, что доктора, вероятно, накачали лёгким газом, и, чтобы он никуда не уплыл, нужно за что-то его держать. Например, за галстук.

– Что ты сейчас принимаешь? – Он снял с полки её сумочку и, порывшись в ней, достал таблетки и дал ей одну. – Тебе повезло, что их не конфисковали.

Подошла стюардесса и, наклонившись к ней, спросила:

– Вам плохо? Может быть, нужны лекарства?

– Ничего не нужно, – ответил за неё доктор. – Она уже проглотила таблетку и сейчас успокоится и заснёт.

В самом деле задремала, но спала совсем недолго – снова разбудила боль. Пыталась её баюкать и напевала негромко колыбельные песенки. Те самые, под которые обычно засыпала девочка.

Ей показалось, что сидевший сзади мужчина пробурчал что-то недовольным голосом.

– Бога ради извините, – обернувшись, попросила она прощения. – Я забыла, что лечу в самолёте не одна.

– Ничего страшного не случилось, – успокоил он её. – Со мной такое тоже бывает. Вдруг всплывёт какая-то мелодия, и начинаешь её напевать. А сам в это время едешь в трамвае, и люди смотрят на тебя, как на ненормального.

– Я ужасно боюсь летать, – призналась она. – Когда была молодая, глушила страх коньяком. А теперь, к сожалению, не могу – сердце не позволяет.

– Можно, я подсяду к вам? – Место рядом с ней пустовало, и она кивнула: