Кивинов вдруг вспомнил, что Юра не позвонил из Москвы насчет прошлого Костылева. Он достал блокнот, открыл нужную страничку и набрал номер.

– День добрый, Юру можно?

– А кто его спрашивает?

– Это из Питера. Опер один, я был у вас в Москве. Мне Юрка должен был узнать кое-что.

– Он погиб.

– Как погиб?! Ничего не понимаю, я же ему недавно звонил.

– Белый дом.

Кивинов повесил трубку.

«О, черт! Оперов-то туда зачем погнали? В них что, мало стреляют? – Кивинов откинулся на стуле. – Что сейчас, анархия? А потом? Террор? Или он уже начался? Слишком много зла. Слишком много. Кричать хочется. Вопить! Орать!.. Выть!.. В пустоту, в ночь… Так ведь никто не услышит, сколько ни ори. Очередная попытка укусить пыль, не больше. Пьяный мясник по-прежнему делает свою работу и смеется. Ты воешь, а он смеется, все громче, все ближе…

Сколько он будет ржать? Когда заткнется его гнилая пасть? Не знаю. Когда?! Знаю одно, пока он смеется, смерть не уйдет с наших улиц, зло не уйдет из нас.

Заткни пасть, сука!!!»

Кивинов накинул куртку и заглянул к Дукалису.

– Толян, пойдем, дернем по сто.

– А Соловец не унюхает?

– Ничего, я отмажу.

– А что, повод есть?

– У нас каждый день повод.

– Вообще-то это верно.

Дукалис вылез из-за стола, оделся и закрыл кабинет.

Опера спустились по ступенькам отделения и вышли под дождь.

Заткни пасть, сука-а-а!!!