чтобы съ тѣломъ её бѣлымъ позабавились! Чтобы до разсвѣта дѣлали ей больно и унижали, чтобы превратили въ постельную куклу!

— Что ты говоришь⁈ Ты въ своемъ умѣ? Какъ можно такъ съ такой хорошей барышней обращаться? Она же христіанская душа и заслуживаетъ любви и довѣрія! — горячо вступился за нее второй полицейскій и дѣвица Антуанетта почувствовала, какъ что-то въ её груди дрогнуло и растаяло. Она ужаснулась при одной мысли о томъ, какъ она, прикованная наручниками къ рѣшеткѣ вынуждена отдать свое бѣлоснѣжное, чистое тѣло на растерзаніе татямъ и разбойникамъ, грязнымъ, немытымъ и вонючимъ, чьи жесткіе руки будутъ срывать съ её плоти одежду и сжимать её упругіе перси, раздвигать ей ноги… вѣдь она заслуживаетъ любви! Чистой и непорочной, какъ и говоритъ второй, «добрый» полицейскій. Даже лицо у него замѣтно симпатичнѣе, а какіе сильные и мускулистые руки… такой можетъ отвести её къ себѣ въ кабинетъ и нежно коснуться её горящей щеки… но это прикосновеніе будетъ вмѣсто тысячи словъ…

— Ну такъ какъ ты хочешь, чтобы всё было? — повернулся къ ней «плохой» полицейскій: — по-хорошему, или всё-таки по-плохому, а⁈

— Что? — растерялась дѣвица Антуанетта, чувствуя себя до крайности растерянной и въ смятенныхъ чувствахъ. Они хотятъ, чтобы она выбрала? Между темъ, чтобы стоять на колѣняхъ въ грязной камерѣ, отданной на потребу грязнымъ животнымъ, насилующимъ её до самого разсвѣта или чистой и непорочной любовью «добраго» полицейскаго?

— Такъ что? По-хорошему или по-плохому⁈ — повысилъ голосъ полицейскій и Антуанетта окончательно растерялась. Она просто христіанская дѣвица, идущая путемъ свѣта, ей чуждо всё плотское!

— А… можно и то и другое? — сказала она тихо, и полицейскій подавился и закашлялся: — сперва одно, а потомъ — другое? Ну… сперва въ кабинетѣ и нежно, а уже потомъ — по-плохому? Или наоборотъ?

Глава 10

Как говаривал Бернард Шоу, танец — это вертикальное выражение горизонтального желания. Страсть, движение, аргентинское танго, поворот бедра, прикушенная губа, рука на талии и мягкие упругости, которые вдруг прижимаются к тебе на долю секунды…

К сожалению, танцевали на приеме отнюдь не танго, а какой-то полонез или вальс… не знаю, как это назвать, но происходящее было совсем не похоже на сельскую дискотеку, тут скорее церемония. Во-первых, играл оркестр, куда без него, во-вторых, мест на «танцполе» было ограниченное количество и каждая пара — занимала свое место. Более того — двигалась в соответствии с общим направлением движения… или следует сказать — вращения? Едва только увидев сие чудное действо я сразу же осознал всю ничтожность собственной танцевальной подготовки. В моем понимании танцы позволят паре показать индивидуальность и страсть на каком-то своем участке танцпола, а тут словно военные маневры — все то в одну сторону идут, вращаясь, то в другую. Со стороны зрелище завораживает, конечно, но при мысли что мы с Волконской споткнемся и покатимся прямо под ноги у танцующих пар, сбивая с ритма всю залу — меня прямо в пот бросило. Вот катимся мы с ней, а окружающие только головами качают — эти двое! Уваров, который и так высокой моралью и порядочностью не отличался, бабник и пьяница, да еще эта странная Волконская-младшая, которая непристойные разговоры ведет постоянно и в обществе себя вести не умеет. Джек и Джилл, одним словом, два сапога пара… так еще и танцевать не умеют. Так, возможно следует предупредить хрупкую девицу рядом, она явно недооценивает степень моей косолапости и неуклюжести.

— Сонечка, радость моя, вынужден тебя предупредить, — перехожу на «ты», чтобы подчеркнуть всю тяжесть ситуации, не время для политесов, тут грандиозный позор наклевывается через… девять, восемь, семь…

— Да? — поворачивает ко мне голову Волконская и в ее глазах я вижу пустоту. Нет, вот правда. Глаза у нее пусты, как будто дома никто не живет. Как будто ее снулой рыбиной по голове пристукнули и она — так и ходит с тех пор. Бывает такое, когда ты с человеком разговариваешь, а он не здесь, не с тобой, а как будто где-то далеко-далеко. Когда ты его спрашиваешь, что он на ужин будет есть, а он в уме дифференциальные уравнения решает.

— Соня, я совершенно не умею танцевать. — говорю я: — мы опозоримся сейчас. И ладно я, мне-то что, я и многоженец и вообще… гусар. Легкая кавалерия сраму не имет, как говорит моя дражайшая Машенька, легкая кавалерия срам производит одним своим существованием. Не любит она у меня легкую кавалерию, да.

— Не умеешь танцевать? — легко и непринужденно она переходит на «ты» и без формальностей: — а тебе и не надо. Я поведу.

— Даже так — я обязательно споткнусь и кого-нибудь задену. Или в стенку впечатаю. Ногу сломаю. Скандал. Крики. Целителей вызывать.

— Было бы хорошо… — лицо Софьи Волконской принимает мечтательное выражение: — а можно на ногу Лопухиной наступить? Или Альферову? Кутайсовой? У меня список есть.

— У тебя есть список? — задаюсь вопросом я, следуя за ней. Ладно, наше дело предупредить, а там уж — позориться, так позориться. Мы с ней встаем в «позицию», она поправляет мои руки (хм, так их надо выше держать). Звучит музыка и я начинаю перебирать ногами, стараясь попадать в такт и не наступить ей на ногу. Пока мы вертимся на месте — я еще спокоен, пусть и стыдно, что не в такт и невпопад, но стыд глаза не выест, а вот как только пары двигаться начнут…

К моему удивлению — я не спотыкаюсь, не наступаю никому на ногу, более того — мы с Софьей Волконской — скользим над натертым паркетом танцевальной залы словно пара лебедей — величественно и без суеты, но в то же время — стремительно! На повороте ее юбки вздымаются от центробежной силы и вот мы уже кружимся в другую сторону, вместе со всеми!

Я перебираю ногами, чувствую упругость девичьего тела, когда на очередном повороте Волконская случайно прижимается ко мне грудью… она не носит корсета, это чувствуется сразу. И… пожалуй не только корсета.

— Как ты это делаешь? — спрашиваю я у нее. Спрашиваю, потому что невесть откуда взявшуюся грацию можно оправдать памятью тела, ну или природным талантом к танцам, все можно объяснить, кроме одного. В момент, когда наша пара легким и непринужденным движением скользит направо вместе со всеми остальными — я стоял на месте! Да, ногами перебирал, делал вид что танцую, но я совершенно точно не делал такой вот поворот оверштаг! Или как говорят на флоте «поворот все вдруг!». И это чертовски сбивает с панталыку, когда ты и думать не думаешь поворачивать, а вся танцевальная зала вокруг тебя — раз и разворачивается! И уж это списать на то, что «Уваров вдруг научился танцевать» я точно списать не могу.

— Что именно? — рассеяно спрашивает у меня Волконская, скользя в танце, словно белая лилия