в конечном счете — да. Я пришла к тому, что сами цветы (а даже не то, что они символизируют) важнее. В них меня устраивает все: внешний вид, неприхотливость, стойкость, способность радовать меня до самой зимы (ты знаешь, как я ее ненавижу). Отношения с ними — самые чистые, без обязательств и с понятной функцией. Взаимные, потому что я их поливаю (теоретически). Моя любовь к дубкам лишена сложных социальных конструкций. Я бы хотела, чтобы каждый момент в жизни был таким же честным и радостным, как тот, что случился за завтраком, когда я смотрела на дубки.

Прости за много слов. Мне больше нечем заняться в поезде, и все равно нет интернета.

В середине этого письма я сказала, что собиралась найти дома что-то важное. Я много чего поняла в первые же часы. Но долго не могла избавиться от ощущения, что мне необходимо продолжать поиски. А потом пришло твое письмо. Как хорошо, что в тот момент я курила на теплотрассе в Железноводске. Я бы не поняла до конца содержание твоего письма, если бы находилась в Москве.

Теперь самое главное. Вера, я потеряла семью. Конечно, она по-прежнему существует и мы продолжим друг друга любить и раздражать. Но мы разъединились — во многих смыслах. У нас больше нет общего пространства, времени, дел, эмоций и, кажется, никогда не будет. Ты знаешь, у меня сильно кровит на месте семьи. Может быть, я могла бы подготовиться к этому разрыву, если бы задумалась о нем заранее.

Чувство, что я должна что-то найти, перестало меня мучить. Я поняла, что это — ты. Моя новая семья. С тобой у меня общее все. Если для тебя это слишком большая ответственность, скажи, пожалуйста, мы все обсудим!

Кстати, я не говорила тебе, но не представляю, с чего ты взяла, что я знаю, как дружить. У меня никогда в жизни не было подруг. Думаю, это из-за Бэллы. Хотя кто знает. В общем, все девчонки меня жутко бесят, ну, кроме тебя.

Раз мы теперь новая семья, поучимся дружбе вместе?

Жду встречи,

Настя.

8

Я сказала себе: Настя, считай, это был пробный период. Стажировка в московской жизни. Теперь пора взяться за дело.

Поездка домой стала чем-то вроде экзамена. Я чувствовала, что успешно сдала его и получила допуск к интересной и продуктивной жизни.

Весь следующий месяц я была сосредоточенной и энергичной. Быстрее всех сдавала задания. Прочитала почти все книги из списков литературы. Подала заявку на факультатив по испанскому. Я узнавала новую, московскую себя.

Однажды я шла через Красную площадь со стаканчиком кофе и увидела, как мужчина фотографирует женщину на цифровой фотоаппарат. Та пытается раскрыть глаза, но в них тут же бросается ветер и тяжелый мокрый снег. На счет три, крикнул мужчина и снова нажал на кнопку. Сразу видно, что приезжие, сказала я вслух. Их всегда видно, подтвердила Вера.

Она была рядом почти постоянно. После тех писем мы стали внимательнее друг к другу. Раньше я, как декоративная мышь, целыми днями перебирала одну и ту же солому в своей клетке. Все время смотрела только под ноги и боялась выпрямиться. Но теперь начала спокойно изучать все вокруг, в том числе Веру.

Вера была моим ярким зимним цветком, моей радостью, я видела ее превосходство над остальными, ее интеллект, харизму, остроумие — и понимала, что не обладаю всеми этими качествами, но чувствовала себя исключительной, потому что Вера выбрала в лучшие подруги именно меня. Из-за этого я считала себя самой умной и способной зайти дальше других.

В конце ноября Вера приходила в общежитие. Она назвала мой угол аккуратным, оставила на кровати вещи, и мы пошли на вечеринку в комнату второкурсниц. В десять вечера ей пришлось сдать пропуск и уйти, хотя вечеринка только начиналась. Тогда Вера сказала, что завидует: все-таки в общежитии намного веселее, чем одной в квартире.

Мы стали варить глинтвейн на Вериной кухне — она сказала, что это самый зимний напиток. Я ночевала у нее через день или два, вместе с ней ходила в супермаркеты и кофейни — деньги утекали быстро, но Вера говорила, что еды, которую закупает домработница, нам всегда хватит. Эта женщина продолжала приходить в квартиру через день и доносить обо всем родителям. Если бы не она, я бы осталась у Веры жить.

Мы с Верой спали в одной кровати и вместе готовились к сессии. Когда я возвращалась в общежитие, то чувствовала себя ограбленной.

В то же время я перестала идеализировать Веру. Теперь я видела все ее недостатки. Например, она была фантазеркой и, как только мы попадали в компанию, выбирала себе роль. Почти все ее роли исключали меня, но я к этому привыкла. Если я не была нужна Вере, то я не ходила с ней туда, где есть другие люди.

Думаю, настоящая дружба началась, как только я полюбила ее недостатки. Той зимой мне казалось, что у меня нет никого ближе.

Иногда в голове становилось горячо и щекотно. Я успевала так много всего сделать за день, что физически ощущала новый опыт. Мне казалось, что все пролезшее за день в голову никак не может уложиться, потому что на входе толкучка. Я вспоминала все свои конкурсы и радовалась, что оставила их в прошлом. Теперь я училась быть умной только ради своего будущего, а не для того, чтобы кого-то обойти. В тот месяц я была как никогда любознательной.

Еще я возненавидела общежитие. Потому что, когда я возвращалась к себе в комнату, я едва могла пройти к своему углу. Силы выливались из тела за секунду: как если бы находились в большом ведре, у которого вдруг отвалилось дно. Мне казалось, что я выплачиваю кредит под сто процентов за все свои достижения. Это из-за климата, говорила я себе, или интенсивной учебы.

Иногда, уже надев пуховик, я еще раз забегала в туалет на факультете. Чтобы лишний раз не шевелиться в комнате. Читать лежа и что-нибудь съесть, если потребуется. Я плохо спала. Иногда я вздрагивала и открывала глаза: мне казалось, что кто-то дергает меня за ступни.

Посреди ночи я все равно садилась в кровати, а спустя несколько минут поднимала свое тело на ноги. Шла, ощупывая руками стену. Перед тем как зайти в туалет, я останавливалась у выхода из комнаты и смотрела на серую фанеру, за которой был