Джеймс склонился в ироническом, но грациозном поклоне. Потом быстро повернулся, решительно направился к дверям балкона, захватив с собой испачканную простыню.

Джеймс исчез в ярком сиянии солнца.

— Я мог бы поклясться, что распрощался с тобой вчера вечером, — сказал брату Джаррет, входя в библиотеку.

Джеймс в белой сорочке и черных бриджах сидел за письменным столом брата. Европейский стиль его одежды нарушали лишь сапоги из оленьей кожи. Откинувшись в кресле, он положил ноги на стол. В руке он держал рюмку с янтарным бренди. Лицо его было серьезным.

— Не думай, что я не рад видеть тебя здесь, — поспешно добавил Джаррет. — Всякий раз, как ты уезжаешь, сердце у меня уходит в пятки при мысли о том, увидимся ли мы когда-нибудь вновь.

Джеймс с улыбкой отсалютовал брату рюмкой:

— Спасибо, что беспокоишься, Джаррет. Ты хороший брат. Тот присел на край стола.

— Почему ты в такой меланхолии? Джеймс задумался.

— Временами я чувствую, что могу существовать, играть роль во всем этом, жить по совести и оставаться не только живым, но и в здравом уме. Но вдруг я подумал: как легка моя жизнь сейчас. Я приезжаю сюда, вкусно ем. Мой доход с наших общих земель позволяет мне хорошо одеваться. Но я бежал вместе с воинами, вынужденными оставить свои деревни, увести стариков, женщин и детей. Я видел, как голодные дети превращаются в скелеты, но не в силах был помочь им. Сейчас я сижу в твоем замечательном кресле, и ничто не угрожает мне, когда я любуюсь красотой твоего газона и реки. Я позволил себе большую роскошь — оставил у тебя мою дочь. И все же я не могу остаться здесь, забыть Мэри, все то, чему меня учили в детстве.

— Не было минуты, чтобы я не тревожился о Мэри, после того как все это началось.

— Знаю, что беспокоишься, ведь ты такой же хороший сын, как и я. Но в тебе нет индейской крови, а во мне есть. И изменить это нам не дано. Я не способен забыть моих друзей, мой народ. Когда белые солдаты нападают на деревни, я бросаюсь в самую гущу битвы. Я упорно старался не отрицать всего того, что во мне есть… и, как уже сказал, иногда мне удается так существовать. Вести беседу с любым из твоих гостей, придавать некоторую пикантность твоим вечерам. Я могу вести переговоры с американскими генералами, возможно, лучше, чем другие, понимаю, истинны или ложны обещания, данные друг другу белыми и семинолами. Но порой я чувствую, что вскоре мне придется заплатить за это своей душой.

Джаррет внимательно посмотрел на брата.

— Пожалуй, мне тоже нужно выпить, — Он направился к небольшому столику, где стояли рюмки и хрустальный графин, налил себе немного, но, подумав, удвоил порцию и вернулся к столу. — Это должно скоро закончиться. Джеймс покачал головой;

— Вспомни, что было прежде. Ты пытался предупредить белых генералов о том, что грядет. Черт, все индейцы меняли шкуры выдр на порох. Очень многие воины планировали это. Ты сам говорил, что договор «Моултри-Крик» ужасен, но предполагалось, что он не потеряет силы в течение еще девяти лет. Однако этого не случилось. Слишком уж привлекательными казались индейские земли. Уайли Томпсон заковал в цепи Оцеолу. Оцеола убил Томпсона. Последовала расправа над Дейдом и его людьми. Теперь назначили генерала Томаса Сидни Джесэпа. Вот он-то и пугает меня больше всех. Джесэп прибыл сюда полный решимости переселить всех индейцев из района залива Тампа в Уитлакоочи и понял, какая борьба ему предстоит. Он должен найти людей, чтобы удерживать свои форты и склады, и при этом иметь солдат, которые будут загонять врага в болота. У него все это чертовски хорошо получается. Он держит всех в постоянной боевой готовности. Я знаю его проблемы с добровольцами, устремившимися сюда из южных штатов. Я слышал, что некоторые из них были настроены весьма отважно и решительно, но теряли отвагу, услышав уханье совы в ночи и вой волков на луну. Но Джесэп отлично передвигается. Он проницателен и умен. Насколько я понимаю, он и Уинфилд Скотт сейчас почти возненавидели друг друга из-за успехов Скотта в войне с индейцами племени крик. Однако с точки зрения противника, стремительность и боевая готовность Джесэпа значительно превосходят способности Скотта! Многие воины подписали перемирие этой весной, считая, что делают это во имя Миканопи. Именно тогда ваши газеты так злобно обрушились на него, поскольку он предусмотрел, что индейцы и их союзники будут свободны на западе. Под союзниками имелись в виду негры, которые здесь свободные люди или стали рабами местных индейцев. Слишком много белых было заинтересовано вернуть себе своих негров.

— Среди семинолов есть банды чернокожих, — напомнил Джаррет. — Многие боялись, что бывшие рабы начнут нападать на них в поселках и городах.

— Верно, но можно ли винить бывших рабов, обретших свободу? Кто добровольно расстанется с нею, однажды изведав ее?

— Никто, — согласился Джаррет. — Я говорил об этом своим друзьям — политикам и военным. Джесэп, однако, сказал мне, что приказы в отношении беглых рабов исходят из, самого Вашингтона.

— Ах да! Военный министр Пойнсет при президенте Мартине Ван Бурене. Протеже бывшего президента Эндрю Джэксона. Но ведь он никогда и не скрывал своего отношения к краснокожим, не так ли?

— При нынешнем настроении в стране ни у кого в Вашингтоне нет особого выбора. Аболиционисты начинают высказываться решительнее, но едва ли их голоса прозвучат настолько громко, чтобы в ближайшее время помочь нам здесь. Это весьма острый вопрос на Капитолийском холме.

— Он всегда был таким. Томас Джефферсон знал, что это превратится в осиное гнездо, еще когда писал свою Декларацию независимости.

Джаррет поморщился:

— Ты хорошо изучил историю Америки.

— Я с самого начала надеялся уцелеть. «Знай своего врага», и все в таком духе.

— Ну а я — американец и не враг тебе. Я твой брат. Джеймс поднял рюмку:

— И чертовски хороший брат, как известно.

— Хорошо бы это слышали все! — Джаррет тоже поднял рюмку. — Ну, так ты погостишь немного у нас? Я был бы очень рад.

— Нет, не могу. Вот если только чуть-чуть… мне необходимо связаться с теми, кто согласился приехать в форт Брук и убедиться, что белые принимают условия. Мне нужно найти Оцеолу…

— ..который, несомненно, готов воевать до скончания века, — перебил его Джаррет.

Джеймс с сомнением взглянул на брата:

— Не знаю. Он нездоров.

— Болен?

— Оцеола перенес лихорадку и с тех пор неважно выглядит. Я даже заподозрил, что его власть ослабевает.

— Поверь мне, имя Оцеолы белые солдаты произносят с ужасом.

— Он странный и обаятельный человек. Покоряет сердца, а вместе с тем кое-кто из вождей семинолов боится его так же сильно, как и белые. Другие почитают его. Есть и такие, кто предпочел бы иметь более традиционного лидера. Честно говоря, я сам восхищаюсь им, поскольку знаю его гораздо лучше других, однако считаю, что временами он был не прав. Но я должен вернуться к Оцеоле, быть рядом с ним. И когда он стремится к переговорам, я выражаю готовность вести их. Я ежедневно молю Верховного Духа нашей Мэри и Господа нашего отца, чтобы все это закончилось. Но это не закончится, Джаррет. Как бы далеко на юг или в болота нас ни оттеснили, воины все равно будут сражаться. Сражаться и бежать. Да, многие согласятся уйти на запад. Все кажется лучше той жизни, которую они вынуждены вести здесь. Даже бесплодная пустыня, населенная индейцами из племени крик! И сотни погибнут. У всех нас красная кровь, и она зальет землю, словно реки. Я с ужасом вижу это, но не могу предотвратить. Мне остается лишь полагаться на судьбу.